о лунах и ее признанием, что с рождением каждого очередного племянника или племянницы Жхолаа все более и более ощущала себя лунным ребенком: невидимой для собственного народа звездочкой, блестящей, никому не нужной и всеми забытой в кромешной тьме?
Затем у Дхерая родился собственный Рештар, а затем и у Бхансаара; порядок наследования утвердился, и Хлавина отняли у нее, сослав в портовый город Гайжур, дабы сберечь жизни племянников от покушений неудовлетворенного честолюбия молодого дяди.
Но, даже находясь в ссылке, Хлавин отыскал способ петь ей и прислал Жхолаа радиоприемник, чтобы она могла слышать собственные слова о лунных дочерях, качающихся на волнах, столь же невидимых, как сами звезды, но вплетенных в ту трансцендентную кантату, которую он пропел во время первой своей передачи из Дворца Галатна, разрешенной ему потому, что пел он не традиционные канты, дозволенные перво– и второрожденным, но нечто совершенно новое и ни на что не похожее. Концерт этот по непонятной причине рассердил Жхолаа, возможно, потому, что собственные слова оказались украденными у нее, а не полученными в качестве подарка. Когда музыка закончилась, она смахнула приемник с подставки, словно виновато было само устройство.
– А где находится эта Галатна? – спросила она у Срокан, пригнувшейся, чтобы собрать обломки.
– Она, словно драгоценный камень, расположена на склоне горы, высящейся над городом Гайжур, у самого океана, моя госпожа, – ответила Срокан, посмотрев на нее огромными голубыми глазами. – Там столько воды, что ты стоишь у края ее и смотришь… смотришь в самую далекую даль, и воде нет конца!
– Ты врешь. Такой воды просто не может быть. Руна всегда врут. Вы убили бы нас, если бы только смогли, – произнесла Жхолаа с сознанием собственного превосходства, ибо уже успела достаточно повзрослеть для того, чтобы понять страх господина.
– Какая ерунда, моя крошка! – воскликнула добродушная Срокан. – Сама посуди, жана’ата спят все время красного солнца и настоящую ночь – и никто не вредит вам! Эта преданная не лжет своей любимой госпоже. Луны были реальны, реален и океан! Вода его солона, а запах воздуха ни с чем не сравним!
Гнев к этому времени сделался единственной закваской, способной вывести Жхолаа из оцепенения, иногда овладевавшего ею даже не на один день. Она возненавидела домашних слуг-руна, этих несчастных, бывших ее единственными компаньонами, этих бесстыжих шлюх, презирая их за то, что они могут выйти на волю без вуалей и без охраны, побывать на берегу океана, вдохнуть запахи, которые навсегда останутся неведомыми Жхолаа. Зацепив элегантным когтем ухо Срокан, Жхолаа начала отрывать его от головы женщины, смилостивившись над ней, только когда та призналась, что никогда не видела океана своими глазами, не пробовала вкуса его воды и обо всем этом услышала на кухне от судомойки, родившейся на юге. Хлавин рассказал ей всю правду об океане, однако связь с ним была потеряна, и, вдыхая соленый запах крови, не океана, Жхолаа позволила своей служанке трясущимися руками огладить и успокоить ее.
Той же самой ночью, лежа в слепом и бесполезном темном свете самого малого из солнц Ракхата, Жхолаа решила казнить Срокан за то, что она посмела подумать, что может убить спящих жана’ата, а заодно и ее детей, чтобы остальным руна неповадно было.
В любом случае Срокан стара. Но в суп пойдет, окончательно решила Жхолаа.
И поэтому среди домашних слуг не нашлось никого, кто мог предупредить или подготовить Жхолаа к тому, что будет с ней после брачного обряда: все они боялись, и никто не посмел объяснить, почему ее одевают для торжественной государственной церемонии. Однако сама Жхолаа привыкла к тому, что ее выставляют напоказ при подобных оказиях, и не удивилась тому, что ее провели в приемный зал, полный ослепительно разодетых чиновников и всех ее родствеников мужского пола, продолживших петь, словно она и не входила.
Она спокойно выстояла бесконечные церемониальные декламации; выполнение обрядов порой растягивалось на несколько дней, и она давно уже перестала внимательно вслушиваться. Однако, когда пропели ее имя, она очнулась. А потом прозвучала мелодия, которой скрепляли брак, и она поняла, что ее законным путем выдают замуж за мужчину, имени рода которого она до сих пор вообще ни разу не слышала. Озираясь круглыми глазами из-под украшенной самоцветами золотой сетки, она попыталась найти кого-ниудь – да кого угодно, – чтобы выяснить, не отсылают ли ее в другую страну, но, прежде чем она сумела заговорить, отец и братья окружили Жхолаа и повели ее на середину комнаты.
Тут появились служанки-руна, и, когда они начали раздевать ее, Жхолаа заговорила, требуя объяснить ей, что происходит, но мужчины только пересмеивались. Разъяренная и испуганная, она попыталась прикрыться, однако тут мужчина, имени которого она еще не запомнила, подошел к ней так близко, что она ощутила его запах, уронил свое одеяние с плеч и… даже не посмотрев на нее, зашел сзади, схватил за лодыжки и…
Она сопротивлялась, но ее крики и шум сопротивления утонули за одобрительными и веселыми возгласами гостей. Потом она услышала, как отец ее с гордой усмешкой говорил обществу:
– Девственница! Уж этого теперь никто отрицать не может!
На что ее самый старший брат ответил:
– И почти такой же отличный боец, как тот иноземец, которого пользуют Хлавин и его друзья…
Когда все закончилось, ее провели по празднично украшенному двору в маленькую комнатку со ставнями, где, растерзанная и взволнованная, она села слушать песни, сочиненные в честь четверородной Жхолаа Китхери у Даржан, самым невероятным образом вышедшей за третьеродного коммерсанта, которому никогда не удалось бы добиться отцовства, если бы не его иноземный слуга по имени Сандос.
И когда Жхолаа наконец родила этого ребенка, в происхождении его невозможно было усомниться, что, как она поняла, являлось единственной причиной ее собственного существования. Аналогичная судьба, по мнению Жхолаа, ожидала и ее собственную дочь. Дама Жхолаа даже не посмотрела на своего ребенка, в первые мгновения жизни младенца, высвободив руку из хватки повитухи, попыталась когтем разорвать горло ребенка – из жалости и отвращения. Потом, когда в ее комнату зашел ее брат Дхерай, чтобы сообщить о том, что ребенок родился калекой, Жхолаа нимало не расстроилась.
– Тогда убейте его, – равнодушно сказала она и пожалела о том, что никто не поступит аналогичным образом с ней самой.
Глава 6
Неаполь
Сентябрь 2060 года
Для того чтобы успокоиться после визита папы, потребовалось немало времени, и Эмилио Сандос только что уснул, когда внезапный стук едва не заставил его выпрыгнуть из постели.
– Боже! Ну кто там еще? – возопил он,
