и быть-то не должно — мне не привыкать. Слушай сюды, новик: прежде всего, Слово запомни, на котором самое ценное держать будешь. Чем выше в чине поднимешься, тем больше на Слове держать сможешь! Пока что с него тебе только Веда моя достанется, да Лета — летопись родоначальника нашего. Сам прочтешь, с чего промысел ведовской начинать надобно. А дальше, уж, как хошь: тихой сапой ли, соколом быстрокрылым ли в чинах расти будешь…
— А слово-то какое, бабуль? — напомнил я мертвой ведьме, которую понесло куда-то в сторону.
— Ах, да! — спохватилась та — Совсем забыла старая! Запоминай крепко, новик, повторять не буду! — предупредила Степанида, показательно пуча зенки, затянутые мутной пленкой.
А вот интересно, а она сквозь эту муть что-нибудь видит? Или так, придуривается, чтобы на меня побольше жути нагнать? И самое смешное, что после первого шока мой страх совсем прошел. Улетучился, словно его и не было. Думается, что моего современника (для этого времени человека из будущего), до изжоги перекормленного всевозможными ужастиками и фантастикой, так просто ожившим трупом не пронять. Психика у нас у всех там в будущем сдвинута, нахрен, по фазе…
— Не о том думаешь, балбес! — рыкнула на меня старуха — У меня времени в обрез, а он херней страдает! Вижу я все! Даже этими мутными зенками получше некоторых! Потому, как видеть и смотреть — понятия разные!
— Вот же гребаный агрегат! — сама-собой вырвалась из меня любимая присказка нашего комбата подполковника Тарасова — Так ты что, и мысли читать можешь?
— Не всякие и не всегда, но те, которые на лбу большими буквами написаны — легко! Ты до сих пор так и не понял, голуба моя, что за сила тебе в руки попалась? Акулина, конечно, дура набитая, что вот так запросто в чужие руки силу рода отдала, но у нее и стремления к ведовству никогда не было. Зачах бы в ее руках дар. Вернее, он точно зачах, там, у тебя в грядущем…
— Так ты и это знаешь? — изумленно выдохнул я, присаживаясь на табуреточку перед кроватью покойницы — Оно же еще и не случилось даже, грядущее это…
— Ведаю — вновь утробно хохотнула старуха — потому и ведьма я! Потомственная! В седьмом поколении! — заявила она с гордостью — И до чина весьма немалого — пятого, дорасти смогла! Да и там, где я сейчас, время — не самая незыблемая мера. Опять ты меня сбил, Витя Чума!
— Но… я же теперь, Роман… — Вот тля! Она еще и имя мое настоящее знает!
— Чума ты теперь, как есть Чума! — зло захохотала мертвая бабка, а в ее белесых глазах зажглись красные огоньки преисподней — Только запоздал на этот раз твой белый конь! Рыжий проворнее оказался! Ваша лошадь тихо ходит, господин-товарищ-всадник! — И она вновь зашлась неистовом визгливом смехе.
И от этого потустороннего хохота даже меня такая жуть пробрала, что я весь покрылся мурашками величиной с кулак. Но, блин, слово-то бабка мне так и не сказала. Всадниками какими-то голову морочит. Белый конь, рыжий[1]… Нихрена не понятно!
— Опосля поймешь! — вновь с легкостью прочитала мои мысли мертвая старуха, — потому, как новик. Приемников ведунов за несколько лет, а то и десятилетий, к принятию дара готовить начинают! А ты за пять минут во всем разобраться захотел? Быстро только кошки ро̀дют! Чтобы ведуна аль ведьму воспитать… Ох, опять сбил старую, шельмец! — в очередной раз спохватилась старуха — Без Слова настоящему ведуну несладко приходится! Подчас, чтобы его открыть, на такие кровавые ухищрения идут… Что даже меня, к кровушке привычную, до печенок пробирало и мутило…
— Да скажешь ты уже свое чертово слово, бабуль, или нет? — слегка прикрикнул я на покойницу.
Будет обидно, если ее сейчас резко обратно в ад засосет, а я останусь как Пушкинская старуха у разбитого корыта. Как говорится: сделал дело — гуляй смело! Хоть в райских кущах, хоть горящих садах преисподней, но дело — вперед!
— Ох, и правда, заболталась совсем старая! — признала правоту мертвая старуха.
Теперь, несмотря на ее весьма неприглядный вид (живые мертвецы, они, знаете ли, штука не самая приятная), она стала напоминать обычную бабку из провинции, каких пруд пруди в каждой деревне.
— Слухай сюды, Навуходоносор — прохрипела она едва слышно, что мне пришлось даже наклониться к ней поближе, чтобы ничего не пропустить.
— Ну? — Я ждал, а бабка больше ничего не говорила.
— Не нукай, не запряг! — осадила меня покойница.
— Так слово-то… слово где? — конкретизировал я свой вопрос.
— Слабоумный, штоль? — прокаркала мертвая ведьма — Вроде бы, не похож… — Словно в сомнении уставилась она на меня своими ужасными буркалами — Сказала ужо!
— Так Навуходоносор — это и есть твое слово? — наконец-то дошло до меня.
— Нешто, не понял?
— Я думал, это ты ругаешься так.
— Балбес! — ворчливо произнесла старуха — Теперь вытяни руку, произнеси Слово и представь себе Веду.
— Как я ее представлю, если не видел никогда?
— Первый раз я их тебе сама в руки со Слова вло̀жу — ответила ведьма — А с нею и Лета, летопись прародителя моего. Береги их пуще глазу — добавила она — ежель жить хошь счастливо̀ и долго! Без Вед, стало быть без знаний, любой ведун — не жилец! Ибо чин вед, черпает силу в Веде. Любая нечисть аль нежить легко и с удовольствием его схарчит. Мы для них, шо лакомый кусочек! Понял, новик?
— Понял, мать! — Кивнул я и вытянул руку — Навуходоносор! — громко и четко произнес я.
В мою руку «упал» тяжеленный и пухлый «талмуд» в потрепанной кожаной обложке и запертый на позеленевшую от времени медную застежку. Я едва его руках удержал, чтобы не уронить.
— Тише ты, Ирод! — шикнула на меня покойница — Слово в секрете держать должно, а не орать на всю ивановскую! Простецу оно не поможет, а вот иному одаренному — колдуну, аль ведьме…
— Понял, бабуль — понятливо кинул я — А как замочек на книжке то открыть?
— На веде-то? Кровью такие скрепы отпираются, милай! — словно неразумному дурачку пояснила мертвая старуха. — Как же еще то?
Друзья! Всем огромное спасибо за проявленный интерес, комментарии, лайки! Это очень важно на старте.