меня убьет, — девушка вынула бинты и вату. — Положи ее голову себе на ногу и держи выше тела. Паша, неси чайник и промывай водой рану на шее.
Молодой мужчина намочил чистый бинт и хотел было приложить к шее пострадавшей, но Василий его остановил:
— Вот дурни, у вас же спирт есть, им и протирайте.
— Мужик дело говорит, — тихо пробормотал Сашка.
Маша вскочила и принесла бутылочку. Налила дезинфицирующее средство на свежий бинт и приложила к месту укуса.
Жертва громко вскрикнула и потеряла сознание от боли.
Раздался шум и стук ладоней о железную дверь. Маша быстро поднялась, подошла к выходу, взяла пистолет в правую руку, повернула ключ и выстрелила мертвому юноше прямо в лоб. Затем спокойно, без лишних эмоций, закрыла обратно и заперла на два оборота.
— Почему мы должны на нее тратить антибиотики? — громко спросила Мария. — Она все равно обратится. Это вряд ли поможет. А если кто-то из нас заболеет? Что мы тогда друг другу скажем? Извини, мы отдали твое лекарство первой встречной бродяжке?
В зале ожидания воцарилась тишина, и даже одинокий дедушка, спавший всё это время в дальнем темном углу, перестал храпеть.
— Может, потому что мы люди? — ответил с печалью в голосе Сашка.
— Единственное, чем ты можешь ей помочь, это убить, пока в отключке, быстро и без мучений, — ответила уже тише Мария.
— Не могу, — вздохнул близнец. — Она еще человек, а людей я ни разу не убивал.
Маша положила руки себе на лицо, закрыв глаза, и несколько секунд простояла молча, обдумывая решение. Затем взяла из аптечки пластмассовую баночку и высыпала на руку болтавшиеся на дне три таблетки. Положила на столовую ложку и, нажав сверху другой ложкой, раздавила средство в порошок. Затем высыпала в большой медицинский шприц и, добавив немного воды, взболтала.
— Открывай ей рот, — командным и весьма недовольным голосом произнесла Маша. — Даже не знаю, антибиотики ли это, Сережа так сказал, а из него медик такой еще.
Девушка прыснула содержимое шприца прямиком в горло женщины.
— Теперь следи за ней, — все еще недовольно произнесла Мария. — Как только начнет обращаться, тут же... Ты меня слышишь? Тут же ее убьешь.
— Слышу, — печально ответил Сашка.
Глава 14
— Суслов Тимофей Игнатьевич, — представился дедушка.Борис обернулся и осмотрел табличку на памятнике. На ней красовались те же самые имя, фамилия и даже отчество.
— Я же говорю, мое это кладбище, — улыбнулся старик, заметив, как мужчина удивлен. — Прадед мой здесь лежит, а вон там его братья и их жены с детьми. Дед и отец, бабушка с сестрами. Мать и тетки. Много нас, Сусловых, было, всех тут похоронили, вся родня туточки.
Сережа встал и обошел рядом находящиеся захоронения.
— Верно, Борис Валентинович, — воскликнул парень, еле рассмотрев таблички в темноте. — Фамилия у всех одинаковая.
— Вот и я себе уже выкопал, — продолжил старичок, дуя на горячую рыбную похлебку, которую ему любезно налили в жестяную консервную банку.
— Чего выкопал? — уточнил Серёжа.
— Яму, конечно, — снова улыбнулся дед. — Недолго мне осталось, хочу рядом с мамкой лежать.
— Кхм... — чуть не поперхнулся Борис. — Стесняюсь спросить, а кто тебя в нее положит и закопает?
Дед нахмурил густые седые брови и, проглотив кусок рыбы практически не жуя, с большой неохотой ответил:
— Приятель у меня имеется. Одноклассник мой, со второго класса дружим. Ну чего так смотрите? Верно, ему тоже восьмой десяток. В молодости в городе мы жили, не в деревне. Маменька вывезла меня отсюда, как она говорила: «В лучшую жизнь». Только вот, видно, всё возвращается на круги своя, и последние двадцать лет я прожил в покосившейся от старости избе, тут рядом.
— И где же он? Прячется? — поинтересовался Борис Валентинович.
— Не живет он здесь, — ответил грустно старик. — Заходит время от времени навестить. Едой делится и вещей подкидывает всяких. Подкармливает, значит.
— А зимой? — покачал головой наставник. — Как же в холода? Ты здесь замерз бы.
— Это будет моя первая зима на кладбище, — еще больше загрустил дед. — И, видимо, последняя. До этого я с другом этим ходил, таскали разное от одной станции до другой. Челночили потихоньку. Весной я неудачно запнулся и подвернул ногу. Теперь ходить долго не могу, не говоря уж про то, чтобы таскать рюкзак. Вот такие вот пироги, сынок. Но это только половина беды...
Тимофей Игнатьевич вдруг замолчал и задумался. Напарники не стали давить на пожилого человека и ждали пока он сам созреет и расскажет.
— Пропал Олежка, — поднял голову хозяин кладбища и посмотрел на своих новых знакомых. — Уже три недели не объявлялся. Такого раньше не было. Раз в семь дней обязательно показывался. Я уже запасы все подъел, благо вода рядом. Если помер, то это ладно. Все мы там будем. Молодым сейчас тяжело выжить, куда уж нам, старикам. Один малой мне так и сказал год назад, мол, зачем на вас переводить остатки еды? Дескать, консервации в мире осталось мало и с каждым днем все меньше и меньше. Кормить стариков — это путь к самоуничтожению человечества. А вот они, то бишь молодежь, могут и должны размножаться и производить на свет новых людей.
— Тут есть вода? — перебил Борис.
— Ну да, если идти дальше в лес. Там ручей течет. Вода отличная на вкус, правда, меня с нее проносит, но приходится пить, когда выбора нет.
Дед встал, немного прошелся вокруг костра, чтобы размять ногу, и сел обратно возле собеседников.
— Может, ему помощь нужна? — продолжил вдруг дедушка. — Лежит где-нибудь, пошевелиться не может, а я тут на кладбище загораю. Олег Иванович в Гыркино собирался, вы случайно не туда идете?
— Туда, — холодно ответил Борис.
— Может, поспрашиваете там местных? Наверняка его кто-то видел и слышал, куда он пошел, жив, а то может все же беда случилась.
— Послушай, Тимофей, как тебя там, Игнатьевич, — всё тем же холодным тоном ответил Борис. — Я тебя обманывать не стану и лишних надежд давать тоже не буду. В Гыркино у нас важное дело, неизвестно, чем оно закончится и как повернется ситуация. Отрисовывать там с лишними расспросами нам нельзя.
