Времени осталось мало!
Да только… Сомневаюсь, как вообще делать этот минет. Фу! Он даже в голове звучит пошло и вульгарно! Как и слово «член», на который я сейчас неотрывно смотрю.
Слоник у Давида не мягкий, но и не твёрдый. Что-то среднее. Впервые в руках что-то подобное держу.
Чувствую себя монашкой, что впервые член увидела. Нет, не впервые, если видео считаются, но…
Ой. Он твердеет и увеличивается на глазах. Мамочки…
Кровью наливается. И больше становится.
Сразу хочется убежать. Слоник вышел ого-го. Но я же не трусиха. Опасностей не боюсь.
Поэтому под фразу «это был тяжёлый год» я подаюсь вперёд. Дотрагиваюсь языком до красно-розовой головки. Веду по ней, впервые ощущая такую текстуру.
Хех, прикольно.
Но, чёрт, какой он большой! Еле во рту помещается.
— Ты опять напилась?
Я трезвая. Не как стёклышко, но понимаю, что делаю. Посасываю впервые в жизни головку. А потом подаюсь вперёд, беру его агрегат глубже.
— Зубы, — недовольно рычит.
Пытаюсь исправиться.
Что с зубами-то делать?! Особенно когда и так ничего не выходит, и я чуть не давлюсь им?
Я начинаю делать это аккуратнее. И блин, больно бьюсь макушкой о стол, из-за чего во время следующего движения вниз я ставлю свой рекорд по глубине. Я беру его та-а-а-ак глубоко, что выплёвываю его сразу же под нетерпеливый рык.
— Отодвинься, — прошу его и свободной рукой тру макушку.
Впервые мужчина такой покладистый. Отодвигается, скрипя ножками стула по паркету. Или хрен знает, что тут за покрытие. Я в полах не разбираюсь.
Блин, Альбинка, ты совсем с ума сошла. У тебя во рту только что был член впервые в жизни, ты попробовала его на вкус, а думаешь о том, что постелено на пол.
Нет! Не только об этом!
На фоне всё ещё идёт речь нашего президента.
Надо ускориться!
Пододвигаюсь на коленях и действую уже решительнее. Беру член в рот, помогаю пальцами, сжимая их на основании, а сама работаю ртом, пытаясь привести его к оргазму.
А если не получится?
— Зубы, — опять напоминает мне.
Да что ж такое!
У воодушевлённой и, кажется, возбуждённой меня включается режим «опытной проститутки». Уж не знаю, откуда он взялся, но я начинаю сосать искуснее, быстрее, будто вот-вот моя жизнь оборвётся. А всё из-за речи на фоне! Сейчас уже куранты бить начнут!
Но и мужчина уже себя в руках не держит. Напрягается, иногда толкается бёдрами. А ладонь уже тянется к моим волосам. Зарывается в локоны и под тихое рычание сжимает у корней. Берёт всю власть на себя, двигая моей головой.
Необычные ощущения…
Между ног всё мокро, влажно и горячо, что я чуть не теряю голову.
Слышу первый удар курантов.
Раз.
Заглатываю его член, чуть не поперхнувшись.
Три.
Останавливаюсь, давая себе передышку.
Пять.
Снова беру головку в рот, обвожу языком уздечку. Слышу первый стон.
Семь.
Работаю от всей души, активно, ощущая, как мы оба на пределе.
Девять.
— Блять, ты сводишь меня с ума… — хрипит Давид, делая мои щёки пунцовыми. Странно, когда он молчал, смущал меня не так сильно.
Одиннадцать.
Он уже на грани. Запрокидывает голову назад, снова управляет моей головой.
А я останавливаюсь. И отпрянув от него, так и не дав ему кончить, высчитываю последний, двенадцатый, удар курантов. Фейерверки огнями рассыпаются на экране телевизора.
И я, улыбнувшись, смотрю на неудовлетворённого мужчину снизу вверх.
— С Новым годом, босс мафии, — медлю, не собираясь продолжать.
Считаю, что моя месть удалась…
— Ты что, издеваешься? — хрипит, всё ещё не понимая, что произошло. — Продолжай.
Последнее слово звучит властно, в приказном тоне. Стой я сейчас на ногах — рухнула бы на пол.
Но нет!
Я как раз встаю, упираюсь ладонями в его бёдра, искушая его сильнее.
— Вы не очень хорошо обошлись со мной, дядь, — играюсь с ним. Обошёлся очень нехорошо, хоть я и словила кайф. — И я решила поступить так же. Знаете, говорят, как новый год встретишь, так его и проведёшь. Вот вы будете весь год ходить неудовлетворённым, злым и…
Только встаю, как он притягивает меня к себе. Сажает на свой пах, упираясь своим слоником прямо мне промеж ног.
Какой же он всё-таки большой… Он мне и в рот поместился с трудом.
Спокойно сижу, ожидая, когда наваждение у него пройдёт. Возбуждение утихнет.
— Ты серьёзно думаешь, что после этого я отпущу тебя? — ведёт бровью. Его и так мощная грудь ходит ходуном от его тяжёлого дыхания. — Мы в наручниках. Я дико ненасытен, а ты…
Ёрзаю на нём, разогревая ещё сильнее.
— Отпустишь, — довольно улыбаюсь. Будь я сейчас без трусиков — он легко почувствовал бы мою влажность и вошёл. Но он сам мне дал эти боксеры, что теперь служат защитой.
Зеваю, прикрывая ладошкой губы.
— Спать хочу. Пойду, наверное, прилягу на диван. А ты зови, когда пописать вдруг захочешь.
Пытаюсь слезть — не даёт. Ладони скользят на ягодицы, сжимают их.
— Не уйдёшь, нахлебница.
Но я делаю всё, чтобы слезть с него. И делаю это, отпрыгнув от него и параллельно крича:
— Бруно!
Здоровый мохнатый пёс выбегает из коридора, бежит прямо на своего хозяина, всё ещё сидящего с неубранным и эрегированным членом. А я, как самая настоящая подлая девушка, хватаю кусок запечённого мяса и машу прямо над пахом Давида.
И Бруно ускоряется, готовится к прыжку.
И вот тогда этот мужлан реагирует. Быстро убирает свой агрегат в штаны и властным голосом приказывает:
— Сидеть!
Бруно останавливается.
Ловлю на себе испепеляющий взгляд.
Засовываю кусочек мяса себе в рот, пережёвывая. Запиваю шампанским. И под всё тот же убивающий меня взгляд наклоняюсь к нему
