грудь, которую сдавил узкий корсет. Нервно сую ложку с малиновой кашицей в рот.
— Раздевайся, Ягодка, — Анрей поднимает взгляд. — Мы же все знаем, зачем ты тут.
— Из-за пирожных…
— Пирожных мы так и не увидели, — Эрвин со лживой печалью вздыхает. — Ты можешь сама раздеться, либо мы тебе поможем. Второй вариант мне больше по душе, но разве можно лишать гостью права выбора?
— С другой стороны, гостья должна принять во внимание желание хозяев, — Анрей высокомерно улыбается.
— А у меня тут… вопрос… — откладываю ложку.
— Какой?
Я знаю, что мне сейчас не стоит выеживаться и хамить, но обида берет вверх.
— Вы все еще Альфы Северных Лесов? — отставляю коробку на столик. — Без Зверя в крови?
— Какова мерзавка, — в гневе шипит Эрвин.
— Если нет, — тихо продолжаю я, — то мы можем ожидать нового Альфу?
Гранатовая подвеска нагревается, и я чувствую теплую вибрацию, которая вплетается в мои слова жестокой издевкой и надменными провокациями. Гранат зачарован не для обольщения.
И я чувствую в нем что-то нечеловеческое. Своими словами я заигрываю с Эрвином и Анреем, не как милая девушка, которая хочет очаровать собеседников, а как волчица, которая проверяет границы дозволенного на чужой территории. В подвеске — кровь мамы. Кровь ее волчицы.
— И как скоро появится новый Альфа? — вытираю пальцами уголки рта. — Может, мне для него готовит пирожные?
Я не могу заткнуться. Из меня прет агрессия. Никакого стыда, смущения, лишь желание подергать Эрвина и Анрея за их волчьи усы.
— Для нового Альфы я, может, лучше постараюсь с пирожными?
Хочу сорвать с себя подвеску, но вместо этого ехидно улыбаюсь побледневшим братьям. Зубы сцепили, на висках венки гнева пульсируют и кулаки сжали на подлокотниках.
— Вот же дрянь, — рычит Анрей.
На мгновение в их глазах проскальзывает желтая искра. На долю секунды, но я ее замечаю, пусть и мои собеседники сейчас поглощены яростью. Их волки живы.
И я этим мохнатым мерзавцам не нравлюсь. Я же не их Истинная булочка, которую они так ждали.
Принимаю безрассудное решение. Я предпочту, чтобы меня сейчас сожрали, чем сорвали платье под истошные крики.
— Вы не Альфы, — ухмыляюсь. — И Северные Леса больше вам не принадлежат. Вы их потеряли. Ваша семья их потеряла.
Глава 24. Белое безумие
И надо зафиналить свои оскорбления в сторону Анрея и Эрвина, чтобы точно они меня порешили. Поддаюсь к ним с улыбкой и шепчу:
— Да будет у Северных лесов достойный Альфа.
Я, правда, тихая и скромная девица, которая всегда боялась слова лишнего сказать, чтобы не навлечь на себя беду. И в моих провокациях виноват амулет. Он вытягивает из меня какую-то черную ехидну.
Анрей и Эрвин не замечают, как в порыве ярости обрастают шерстью и как клокочущими волками кидаются в мою сторону. Я швыряю в них коробку с пирожными:
— Подавитесь, уроды!
Сладкая масса разлетается по их мордам, и я, перевернув кресло, бросаюсь к двери, подхватив юбки. Они путаются в одежде, падают и с рыком вновь вскакивают на лапы. От их ярости вибрируют стены и пол, а подвеска на груди раскаляется и гранат идет трещинами.
— Какие альфы, такие и пирожные! — рявкаю я.
В глаза рябит от рева Эрвина и Анрея. Они захлебываются в ненависти, и гранат на моей груди потрескивает.
— Пошли вы!
Оглядываюсь. Обращаются в огромных мохнатых чудовищ, рвут рубашки, штаны и кидаются ко мне волками. В своем безумии и отчаянии не замечают, что они совершили полный оборот.
Эрвин молниеносным прыжком накидывается на меня. Гранат раскалывается, я ору, а он вновь обращается в чудище, которое вместо того, чтобы откусить мне лицо, рвет когтистыми лапами юбки.
— Нет! — кричу я.
Вспарывает шнуровку на спине когтем, и толкает к Анрею, который с треском рвет корсет и отбрасывает в сторону, а затем и меня откидывает к креслам.
— Ты останешься!
Прижимаю ладони к вискам. Мой череп сейчас лопнет, а мозги разлетятся в стороны кровавой кашей.
— Это наш приказ!
Библиотека покачивается, плывет, и меня мутит. Кровь в венах вскипает ужасом. За дымкой реальности я вижу две белые размытые тени, а за ними тянутся оборванные призрачные нити. Нити Истинности.
На мгновение я ухожу во тьму, но затем выныриваю из нее, захлебываясь в страхе. Голубые огоньки ярости всматриваются в мои глаза, когтистая лапа крепко удерживает меня за волосы.
— Ты еще пожалеешь, что не дала нам сдохнуть, — рык Анрея отзывается в сердце частыми ударами. — И язык бы тебе вырвать, Ягодка, но он тебе еще пригодится.
— И не для разговоров, — шумный выдох Эрвина обжигает ухо, и он рвет мои нижние юбки и панталоны, а затем срывает и сорочку.
— Нет… — шепчу я. — Только не так…
Внутренности крутит и тянет. По внутренней стороне бедра скатывается вязкая капля, и я понимаю, что мое тело не принадлежит мне.
— Ты уже потекла, когда чай пила, — Анрей щурится.
Я взвизгиваю, когда он, впившись когтями в мои бедра, с клокочущим рыком врывается в меня. В глазах темнеет от очередного толчка, но Эрвин скалит клыки, дергает за волосы и возвращает в реальность, нырнув в сознание взбешенным зверем.
— Нет, Ягодка, — урчит он, — ты останешься с нами.
Рывок за рывком, и я не могу даже отвести взгляда от горящих голубых глаз. Мои крики обращаются в надрывные стоны, промежность охватывает вспышка жара, что сжигает нутро болезненными спазмами. Анрей с клекотом вжимается в меня, проскальзывая до основания и распирает раскаленной пульсирующей булавой.
Мое лоно обхватывает плоть Анрея тисками, и я чувствую, как его горячее семя изливается в меня мягкими выстрелами. Я задыхаюсь, оглушенная его ревом черного экстаза, которое утягивает и меня в бездну. Глаза его брата вспыхивают, и живот обжигают горячие вязкие капли.
Дергает на себя и впивается в мой рот жадным поцелуем, за долю секунды вернувшись в тело разъяренного мужчины. Я всхлипываю, когда он проталкивает язык за зубы, и растворяюсь в затихающей и болезненной волне судорог.
Я мычу в губы Эрвина, слабо вскидываюсь, когда Анрей грубо и резко выскальзывает из меня, а после оседаю на пол к ногам братьев. Они тяжело и хрипло дышат, а воздух все еще густой от их злобы. Я в плену у чудовищ, которых тянет на дно боль и безумие. Они и меня утопят.
Эрвин поднимает мое лицо за подбородок двумя пальцами:
— Глупость, Ягодка, наказуема. Мама тебя этому не научила?
Хмыкают, когда я поджимаю губы, и вальяжно падают в кресла. Молча сверлят взглядами трехъярусную бронзовую люстру, в подсвечниках которой торчат огарки свечей,
