забурчал он.
– Кого я навела? – у Маши задрожали руки. – Я что, не имею права подругу привести?!
– А если что пропадет в доме. Я на работе неспокоен. Переживаю за дом, – бурчал он.
Маша вспыхнула:
– Можно подумать, что в твоем доме есть что взять.
– Я не люблю, когда в доме посторонние, – буркнул опять Лука, пряча глаза.
Маше стало так обидно, что слезы сами покатились из глаз. Она накрывала на стол, а слезы текли по щекам. Муж сел за стол и стал медленно жевать макароны. Он недовольно взглянул на горку мандарин в вазе, и лицо его почернело еще больше. На Машу он не смотрел, вроде бы ее и не было. Вытерев, слезы салфеткой, она поковыряла вилкой макароны. Лука, съев макароны, принялся за шпиначи – шпинат и мясо. Поел и молча ушел в спальню отдохнуть. Маша мыла тарелки и тихо плакала.
Она с мужем очень мало разговаривала, ей еще было трудно говорить по-итальянски, и он ее не понимал, только махал рукой, не можешь говорить, лучше молчи. Нет, чтобы помочь сказать правильно. Не бывает. Учи сама.
Прошло два дня, Маша молчала. Она не издала ни одного звука. Он понял, что это бойкот, что она обиделась на него. Хотя он так и не понял почему. Он хозяин дома и вполне законно волнуется о его сохранности. Он почувствовал, что ему не хватает Машиных приглаживаний по голове и плечам, не хватает вечернего массажа, который она делала ему, когда болела его шея. Ему не хватало ее «мой дорогой». Ему хотелось ей пожаловаться, и чтобы она его вновь пожалела и подбодрила. И внезапно он испугался:
– А вдруг она уйдет от меня?
Вечером он принес ей золотой кулончик в виде сердца. Он не стал на колени, он не схватил ее руку, чтобы поцеловать и попросить прощения. Он просто ткнул бархатную коробочку ей в руки и сел ужинать. Маше кулончик очень понравился. Она повесила его на шею, обняла мужа сзади и шепнула на ухо:
– Спасибо, дорогой.
А сама подумала:
– Ну, хоть какая-то компенсация за мои слезы.
Она опять надела маску хихикающей дурочки, и он был весь вечер доволен. На следующий день позвонила Люба:
– Маша, я сейчас дома, не хочешь ко мне прийти?
– Почему бы нет, – ответила Маша. – Муж пообедал и ушел работать, а мне делать нечего.
И она пошла к Любе. Люба жила рядом, через несколько домов. Квартиру ей снимал ее жених. Они уже больше года встречались с ним. Он платил за квартиру, покупал ей еду и делал подарки в виде золотых украшений по праздникам и на день рождения. Иногда покупал кое-что из одежды или давал ей денег.
Это Люба рассказала ей за чашкой кофе.
– Я слышала, что сейчас на море набирают работников на сезон. Меня мой не пустит, а ты, если хочешь, попробуй, – сказала Люба.
– Не знаю, нужно говорить с мужем, – сказала Маша прощаясь.
Когда ужинали, Маша сказала:
– Мой дорогой, я хочу поехать на море, на лето, поработать. Мне нужно родителям послать денег, а у тебя нет. А здесь, сам видишь, никакой работы. Можно я поеду в Римини, может, найду что-нибудь?
Лука почернел и недовольно заерзал. Ему очень не хотелось отпускать жену на все лето, но тогда придется давать ей деньги для ее родителей, а этого ему не хотелось еще больше, и он буркнул:
– Ну, если есть деньги, езжай.
Маша от радости чуть не подпрыгнула. Боже, наконец-то она сможет покинуть хоть на какое-то время этот холодный сарай и этого никак не любимого мужа. Как бы она ни старалась его полюбить. Но она сделала скорбное выражение лица и сказала:
– Мой дорогой, мне тоже очень не хочется расставаться с тобой.
А сама подумала:
– Ну и артистка я здесь стала, хоть на большую сцену.
Вошла Къяра вся помятая и лохматая. Она целый день, как всегда, спала. Сейчас проснулась и не умываясь, с нечищеными зубами уселась за стол.
Маша повернулась к ней:
– Къяра, я завтра уезжаю, приготовь, пожалуйста, обед отцу.
Девушка точь в точь, как ее отец буркнула:
– Хорошо.
Утром Маша подскребла копейки, которые у нее остались. Муж молча смотрел, но не предложил денег. Он только подбежал к ней, больно ударил по попке и крикнул, заглядывая в глаза:
– Аморе.
Он это сказал для того, чтобы она помнила, что он ее любит, и чтобы она не подумала там где-то найти себе другого. Маша вздохнула, чмокнула в подставленные его синие губы и подумала:
«Да пошел ты со своей любовью, лучше бы денег дал».
По пути на вокзал она заскочила к Любе и заняла у нее десятку, вдруг не хватит своих денег. Через полчаса она мчалась к морю. Пришлось делать две пересадки и до Римини добраться не оставалось времени. Она взяла билет до Сенигаллии, что находится поближе. Коротенький, всего в шесть вагонов, весь разрисованный непонятными словами и буквами, поезд весело гремел по рельсам. Маша, прислонившись к стеклу, любовалась красотами Италии. Мимо проносились горы, на которых были разбросаны дома с прекрасными садиками, зелеными стрижеными газонами и множеством цветов в горшках возле порогов и на балконах. Внезапно среди гор открывались кусочки равнины, застроенные маленькие поселениями, или засеянные пшеницей или подсолнечником небольшие поля. Поселения красовались двухэтажными домами и краснели черепичными крышами. Вроде бы небольшой городок, всего два-три десятка домов. Вроде бы деревня, но везде асфальт и множество машин. На вершинах гор монументально возвышались старинные замки и древние города, обнесенные каменными стенами. Маша с восторгом любовалась этой красотой. Ей немного страшновато было первый раз путешествовать самой. Вагон был полупустой и только проводник иногда пробегал мимо Маши и с интересом поглядывал на нее. Когда приближались к Сенигаллии, он подсел напротив нее:
– Скоро Сенигаллия, – сказал он, откровенно рассматривая Машу. – Ты русская?
– Да, – сказала Мария.
Вообще эти проводники в поездах и водители в автобусах вечно цепляются к ней, куда бы она ни ехала. Ей было уже пятьдесят лет, но она не выглядела на свои годы. Моложавая, подтянутая, со светло белокурыми волосами и зелеными глазами. А мимо ее прекрасной улыбки итальянские мужчины не могли пройти равнодушно. Но на улицах у них не принято знакомиться с женщинами. Они только головы вертели вслед. А вот проводники и шоферы исключение какое-то. Вот и этот замурлыкал, как мартовский кот:
– Какие у тебя прекрасные глаза, подари мне их, – и улыбнулся.
Маша тоже улыбнулась, чем еще больше очаровала этого маленького росточком, лысоватого
