– А как ваши выходные? – спрашиваю я.
– Нормально, – коротко отвечает он, и я немного скисаю.
– Нормально – и все? – спрашиваю, хочу, чтобы уточнил.
– А что еще?
– Чем занимались? Или это слишком личное?
– Почему же? Ездил навестить семью, встречался с сестрой.
– Это та, которой принадлежат очки?
– Да, – наконец я вижу такую редкую улыбку. – Она сказала, что ты залапала ей стекла очков.
Я фыркаю. Невелика проблема.
– Я вообще не хотела их надевать.
– А надо бы носить, Софья, чтобы глаза беречь. Открой бардачок.
Открываю и расширенными глазами пялюсь на коробку с известным брендом.
– Доставай, – командует Макар, и я вытаскиваю коробку из бардачка. – А теперь надевай.
– Эти тоже вашей сестры?
– Это твои.
Я перевожу взгляд на Макара, который невозмутимо крутит рулевое колесо и подчеркнуто внимательно следит за дорогой.
– Я же сказала, что мне не надо.
– Моя машина – мои правила. Надевай.
Я открываю коробку и смотрю на шикарные «авиаторы». Знаю, что мне и за полгода не скопить на такие. Как всякой девушке, мне, конечно, хочется иметь красивую одежду, аксессуары, но я не могу себе это позволить. Все, что я зарабатываю на фирме Макара и написанием курсовых, идет на проживание, питание и в копилку. Я не теряю надежды когда—нибудь обзавестись собственным жильем. Не хочу жить в общежитии всю жизнь, как некоторые живут. Это практически как в коммуналке: соседи знают о тебе все, слышат каждый скандал с мужем, каждый прорезывающийся зубик у ребенка сопровождается сотнями советов, как облегчить его состояние. Нет, такая жизнь не по мне. Достаточно того, что я несколько лет провела в деревне, где все живут по законам общежития.
Вытаскиваю из коробки очки и водружаю их на нос. Конечно, так приятнее, чем без них в свете яркого летнего солнца, но я все равно чувствую себя неловко.
– Я попользуюсь, а потом верну, когда доедем, – говорю Макару, чтобы очертить границы. Он качает головой.
– Как посчитаешь нужным. Тогда я буду возить их в бардачке, чтобы ты пользовалась ими каждый раз, когда едешь в моей машине.
Глупое наивное сердце пускается в галоп и тарахтит в грудной клетке. Слова Макара – это озвучивание перспективы, намек на то, что я не последний раз еду в его машине. Прикусываю нижнюю губу, чтобы не расплыться в широкой, довольной улыбке. Вот какое влияние он на меня оказывает: я стала улыбаться все чаще, и мне нравится такая перемена.
Глава 12Я паркую машину у общежития Софьи и поворачиваюсь к ней лицом. Она задремала так крепко, что не просыпается даже когда я глушу мотор. Смотрю на невинное личико с припухшими ото сна губами и борюсь с потребностью коснуться их своими, провести языком и втянуть в рот. Я все еще помню сладкий, нежный вкус, который отпечатался на моих губах после наших поцелуев у озера. Практически невесомо провожу большим пальцем по нижней губе, боясь разбудить, но в то же время желая слегка надавить и оттянуть ее вниз, посмотреть на гладкую внутреннюю поверхность и стройный ряд белых зубов. Манящая девочка. Отнимаю руку от ее рта, потому что фантазия ступает на опасную зону, и глажу тыльной стороной ладони бархатную щечку.
– Софья, просыпайся, мы на месте, – произношу тихо, наклонившись к ее лицу, а она тихонько стонет. Член дергается, упираясь в ширинку. – Соня, – снова зову, пока не сорвался и не натворил дел.
Она моргает, просыпаясь, а потом распахивает глаза, глядя на меня. Ох, что ж ты делаешь своим невинным взглядом, девочка?
– Приехали? – я киваю. – Простите, я уснула.
– Все хорошо. Идем.
– Куда?
– В общежитие, – ухмыльнувшись, произношу я и киваю на здание.
– А вы зачем?
– Занести твои сумки.
– Не надо, я сама.
– Как всегда, – говорю со вздохом и выбираюсь из машины.
Открываю багажник, достаю из него сумку с продуктами, которую нагрузила Наталья Федоровна. Не успеваю опустить крышку, как Софья уже тянется к ручке. Пытается ее перехватить, но я удерживаю крепко. Ставлю машину на сигнализацию и немного резко дергаю на себя ношу, выстрелив предупреждающим взглядом в Силантьеву. Она отпускает ручку, недовольно поджав губы, и шагает в общежитие, а я следом, изучая качающиеся при ходьбе упругие полушария обтянутой джинсами попки.
Мы заходим в здание, где за стеклом сидит дородная женщина. Перед ней стоит небольшой телевизор, из которого льются звуки какого—то фильма. Она щелкает семечки и смеряет заинтересованным взглядом Софью.
– Здравствуйте, Мария Ивановна, – здоровается Соня. Не «Марь Иванна», а «Мария Ивановна». Во всем эта девочка стремится к идеалу.
– Здравствуй, Сонечка. А это у нас кто? – женщина впивается в меня взглядом, сканирует, за секунду подсчитав мой доход.
– Это… мой знакомый. Довез меня от бабушки, вот, помогает занести сумки.
– Добрый день, – здороваюсь я и следую за Соней через турникет и дальше в здание.
– Добрый, добрый, – раздается мне в спину.
Мы проходим по длинному коридору, поднимаемся на второй этаж. Здесь шумно, бегают дети, суетятся люди. Соня здоровается с каждым и проходит дальше, немного опередив меня, пока я пропускаю перебегающих мне дорогу детей. Как только сворачивает за угол, я слышу грубый мужской голос:
– Сладкая моя, вернулась. Я уже испреживался весь!
– Игорь, дай пройти, – просит Соня.
– Только через поцелуй.
Я слышу это, и моя кровь вскипает. Огибаю угол и застаю интересную картину. Какой—то дрыщ в спортивных штанах с голым торсом и полотенцем на плече перегородил Силантьевой дорогу, поставив руку в стену и не давая пройти. Облизывает ее сальным взглядом, под которым Софья съеживается. Я останавливаюсь и хмуро смотрю на мудака.
– Убери руку, – произношу низким голосом.
– А ты кто? – ухмыляется он. – Охрана?
– Я – тот, кто сейчас сломает тебе каждую конечность, которая стремится к Соне. – Он склоняет голову набок и, прищурившись, рассматривает меня в тусклом свете коридора. – Софья, комната какая?
– Двадцать четвертая, – пищит она.
– Иди, я сейчас буду.
– Макар…
– Быстро! – рычу я, не сводя взгляда с мужика.
Соня проворно ныряет под его рукой и быстрыми шагами направляется в комнату. За плечом мудака я вижу, как она скрывается в комнате слева в конце коридора. Ставлю сумку на пол и сверлю взглядом смельчака.
– Ты у нас кто? – спрашиваю резко.
– Тот же вопрос.
