тапочки и несусь в уборную. Умываю лицо, тщательно чищу зубы, заплетаю волосы в косу. Вернувшись в комнату, стягиваю пижаму и облачаюсь в легкое летнее платье. Мне его мама на пятнадцатилетие подарила. Сказала, что я в нем на принцессу похожа. Оно желтое, с рюшками, в мелкий цветочек. Думаю, Матвею понравится.
Стараясь не шуметь, выхожу из комнаты и спускаюсь на первый этаж. В ожидании встречи с Гореловым сердце трепыхается где-то на уровне гланд, а ладони против воли делаются влажными. Сжимаю их в кулаки и медленно выдыхаю. Мне незачем переживать, все будет хорошо. Главное — не заикаться и не краснеть как рак.
— Привет, — снова здороваюсь я, завидев Матвея у подножья лестницы. — Чем займемся?
— Кое-чем интересным — хитро подмигивает он, а затем указывает куда-то в сторону.
Перемещаю взгляд левее, и с губ срывается громкий стон изумления. Потому что у забора стоят два самых настоящих велосипеда. Симпатичных таких, красных. С большими колесами и металлическими звоночками на рулях.
— Вот это да! — выдыхаю я, не веря своим глазам. — Ты не шутишь?
— Ни капли, — ухмыляется Мот. — Ты ведь хотела покататься, не так ли?
— Ты волшебник! — взвизгиваю я, а потом от переизбытка эмоций принимаюсь прыгать на месте.
Господи! Ну неужели он и впрямь сделал это ради меня?
— Да брось, я не волшебник, — усмехается он, по привычке взлохмачивая каштановые волосы. — Я только учусь.
Сбегаю по лестнице и, все еще пребывая в состоянии шока, приближаясь к велосипедам. Провожу пальцами по нагретому на солнце металлу и блаженно улыбаюсь. Они именно такие, какими я рисовала их в своем воображении. Наверняка на них можно уехать далеко-далеко, даже на другой конец города…
— Где ты их взял? — оглядываюсь на Горелова, который стоит чуть поодаль и наблюдает за моей реакцией.
— Есть одно местечко, — отвечает уклончиво.
— Когда их нужно вернуть?
— Не раньше, чем завтра.
— Ну и ну! — я задыхаюсь от восторга. — Получается, весь день в нашем распоряжении?
— Ну да. Типа того.
Беру небольшую паузу. Закрываю глаза и стараюсь унять нервную дрожь. Прежде никто и никогда не оказывал мне таких восхитительных знаков внимания. Ведь здесь дело даже не в самих велосипедах, нет… Дело в отношении. В том, что Матвей запомнил вскользь брошенную фразу и приложил усилия, дабы воплотить в жизнь мою нелепую детскую мечту. Ведь нашел же он где-то эти велосипеды, договорился об аренде. Это дорогого стоит. Даже не знаю, смогу ли я когда-нибудь отплатить ему равноценным добром за добро.
Разворачиваюсь и делаю несколько неуверенных шагов по направлению к Матвею. Я хочу столько всего ему сказать, но мысли никак не выстраиваются в логическую цепь, а язык непослушно барахтается во рту.
Смущаюсь. Ресницы подрагивают. Взгляд никак не может сфокусироваться на его лице.
Блин, ну до чего же я жалкая… Даже «спасибо» по-человечески сказать не могу!
— Ань, расслабься, — ободряюще роняет Мот, будто считав мое состояние. — Ты что-то прям расчувствовалась…
— Ты… Ты так внимателен ко мне, — начинаю я и с ужасом осознаю, что в голосе звенят предательские слезы. — Я даже не знаю, как тебя благодарить…
— Да не надо меня никак благодарить! — он обхватывает мои плечи и легонько встряхивает, приводя в чувства. — Я ведь два велосипеда притащил. Два, а не один, смекаешь? Значит, я тоже получу удовольствие. А ты просто составишь мне компанию, да?
— Да, — киваю я, утирая позорно увлажнившийся нос. — Спасибо тебе.
— Ну все, заканчивай со своими спасибо, — отмахивается Горелов. — Давай уже прокатимся с ветерком.
— Давай, — пытаюсь нормализовать сбившееся дыхание. — Только я это… Кататься не умею.
— Отчего-то я не удивлен, — хмыкает он и, обхватив один из велосипедов, выкатывает его на дорожку. — Залезай, малышка. Учиться будем.
Глава 17. Аня
Поначалу выходит у меня неважно. Я не могу удержать равновесие, все время заваливаясь на одну ногу. Затем, когда наконец удается поймать хрупкий баланс, пугаюсь скорости, которую развивает мой велосипед. Ну а потом, когда дела с ездой более-менее нормализуются, долго соображаю, как нужно тормозить. Путаюсь в педалях, заливаюсь краской и отчаянно ворчу себе под нос, что ничего у меня не получится.
Надо отдать Матвею должное, он при этом сохраняет тотальное спокойствие. Помогает, поддерживает, оберегает. А когда я, в очередной раз облажавшись, с грустью заявляю, что езда на велосипеде — это не мое, ободряюще гладит меня по плечу. Дескать, не опускай руки, еще немного — и поедешь.
Как ни странно, в итоге именно так оно и выходит. Несколько десятков неудачных попыток — и вот я уже вовсю кручу педали, рассекая горячий летний воздух своей растрепавшейся косой. Горелов бежит следом, выкрикивая напутствия, и в этот миг у меня за спиной распускаются крылья.
Я счастлива. Безумно. Остро. По-настоящему.
Возможно, через минуту на меня снова нахлынут воспоминания, и душа привычно затянется печалью, но конкретно это мгновенье всецело мое. Мое и того кареглазого парня, который страхует мой велосипед.
— Ну что, по-моему, ты уже обрела уверенность? — запыхавшись, произносит Матвей, когда я притормаживаю у пригорка.
— По-моему, тоже, — радостно киваю.
— Тогда поехали в парк.
— В парк? — переспрашиваю удивленно.
— Ну… Это такая опушка недалеко от озера. Там красиво, — почесывая висок, говорит Мот. — За полчаса до туда доберемся.
— Хорошо, — соглашаюсь с готовностью. — Поехали.
Горелов седлает своего железного коня и, обогнав меня, устремляется на выход. По его словам, он тоже сел на велосипед впервые в жизни, но по нему, если честно, не скажешь. Ездит уверенно и ловко. Между кочек лавирует. Будто не боится совсем. Будто у него этот навык где-то в генах заложен.
У ворот нас останавливает сторож. Вынуждает слезть с велосипедов и придирчиво осматривает содержимое рюкзака Мота. Тот держится непринужденно и естественно. Отпускает шуточки и никак не реагирует на занудное ворчание дяди Васи.
Наконец нам дают добро, и мы, словно пленники, уставшие от заточения, вырываемся на свободу. Ветер свищет в волосах, в груди кипит восхищение, а изо рта вылетает шумный хохот.
Я сжимаю руль липкими пальцами и ощущаю, как в области солнечного сплетения зарождается что-то новое, яркое, многообещающее… Так хрупкая влюбленность в Матвея Горелова перерастает в большое сильное чувство, которое пробивает грудь навылет.
Мне кажется, я свечусь изнутри.
Кажется, что сердце превращается в пульсирующее солнце.
Кажется, что отныне радость никогда меня не покинет.
— Сейчас направо, — обернувшись, через плечо бросает Мот.
— Поняла, — кричу в ответ.
Я еду за ним. Смотрю, как он крутит педали, как перекатываются мышцы на его загорелых икрах, как развевается на ветру копна густых шоколадных волос, и
