земля и можно стоять в полный рост.
— Впервые вижу тюрьму под открытым небом.
— Это не тюрьма, а вид наказания, — вымолвил Айвиль.
— А вы, похоже, не считаете тюрьму наказанием.
— Не считаю. В тюрьму заключают не за преступления, а за проступки. К ним относятся взятки, долги, плутовство, растрата денег, неуплата налогов, нарушение спокойствия или дурное поведение, незаконное ношение оружия или одежды, которая не полагается человеку по статусу. Люди, которые совершили тот или иной проступок, не преступники, а временные арестанты. Они бесцельно сидят в камерах, спят целыми днями и плюют в потолок, пока родственники или приятели не погасят их долг и не заплатят штраф. Разве это наказание?
Рэн встряхнул головой:
— Подождите. Получается, что в шамиданских тюрьмах не держат настоящих преступников?
— Держат. До судебного разбирательства. На церковном суде их приговаривают к наказанию; оно максимально приближено к совершённому преступлению. И в течение нескольких дней приводят приговор в исполнение. — Айвиль указал на равнину. — Или отправляют сюда, если человека и казнить вроде бы не за что, и отпускать нельзя.
— А вам такой расклад не нравится.
— Мне не нравится всё, что касается церковного суда.
К холму приблизились всадники и поехали вдоль подножия, поглядывая то на толпу в долине, то на Рэна и лорда Айвиля. На шеях воинов висели бляхи. Что на них изображено — сверху рассмотреть не представлялось возможным. В потёмках кольчуги казались чёрными. Выродки?..
— Преступников охраняют ваши люди? — спросил Рэн, ещё сомневаясь.
— Мои, — подтвердил Айвиль. — Другие здесь долго не выдерживают. И моих людей нельзя подкупить. Знатное Собрание платит, правда, немного, но…
— Что — но? — поинтересовался Рэн, не дождавшись продолжения.
— Выродки проходят здесь хорошую школу. Знаете, почему это место называется полем Живых Мертвецов?
— Потому что все они обречены, — предположил Рэн.
— Верно, — кивнул Айвиль. — Сюда отправляют нерадивых слуг, плутоватых крестьян и несостоявшихся преступников, которые замыслили что-то плохое, но не сумели довести дело до конца. В основном это мужчины. Женщин привозят редко. Кого-то сажают на год, кого-то приговаривают к десяти годам. Честно говоря, срок заключения ничего не значит. Люди лежат или сидят в клетках, скрючившись. Опорожняются в просветы между прутьями. Зимой замерзают, летом жарятся на солнце и задыхаются от вони собственного дерьма. Главное их наказание заключается в том, что их кормят и поят родственники. Узники — обуза для своей семьи. Сначала родственники приходят к ним раз в неделю, потом раз в месяц, а потом хоронят их заживо. Есть такие, кто сразу отказывается от помощи близких. Это случается редко. Все надеются на чудо. А чудес на свете нет.
— Кроме рождения ребёнка, — напомнил Рэн.
— Кроме зачатия и рождения ребёнка, — поправил Айвиль.
Рэн обвёл равнину взглядом. Сотни клеток — сотни живых мертвецов.
— Что делают с трупами?
— Складывают на краю поля и ждут неделю, когда за ними кто-то придёт. Как правило, никто не приходит. Тела сбрасывают в общую могилу. Этим занимаются монахи. Они ходят здесь, песни поют, молитвы читают. Только кому нужны молитвы? Богу нет дела до этих людей. И есть ли он?
Рэн искоса посмотрел на лорда Айвиля:
— Вы сочувствуете преступникам? Или мне показалось?
— Вам показалось.
Сквозь нескончаемый гомон и плач пробился голос:
— Помогите мне, пожалуйста! Миледи! Прошу вас! Я ни в чём не виноват!
Рэн оглянулся на мать. Она ехала между командиром отряда рыцарей и знаменосцем и, сжимая на груди полы плаща, смотрела перед собой.
— Ваша светлость! Не оставляйте меня здесь! Герцогиня Хилд, вернитесь!
Преступник определённо разбирался в символике знатных домов. Не желая ввязываться в неприятную историю, Рэн послал коня рысью. За спиной забряцали доспехи рыцарей, зазвенели кольчуги наёмников.
— Миледи! Пожалуйста!.. Белая кость. Кровь. Пурпурная кровь!
Сзади вдруг всё затихло. Рэн обернулся. Преградив отряду дорогу, Лейза всматривалась в кишащую людьми равнину.
— Я здесь! Здесь! — долетел крик. — Белая кость! Пурпурная кровь! Золотые крылья! Я здесь!
Лейза направила лошадь вниз.
— Миледи! — воскликнул Айвиль и ринулся к ней. — Это опасно! Стойте! Склоны размыло.
Выродок, отвечающий за безопасность матери герцога, схватил кобылу под уздцы и вынудил её остановиться. Лейза спешилась. Приподнимая подол платья, спотыкаясь и оскальзываясь, пошла на зов незнакомца.
— Я здесь! Миледи! Спасибо тебе, Господи! Я здесь!
— Мама! — крикнул Рэн и послал коня наискосок по склону.
Айвиль подоспел первым. Спрыгнув с коня, схватил Лейзу под руку как раз в тот миг, когда она чуть не упала.
— Что ты делаешь? — Рэн выбрался из седла и, готовый взорваться от злости, вцепился в другую руку матери. — Что! Ты! Делаешь!
Она посмотрела полубезумным взглядом:
— Найди его.
— Кого?
— Того, кто кричал.
— Сейчас найдём, миледи, — пообещал Айвиль. Дал знак своим людям и, продолжая держать Лейзу под локоть, повёл её по косогору.
Их и Рэна окружили рыцари и наёмники. К ним присоединились Выродки-надзиратели. Откуда-то появился факел. На вершине холма не чувствовалось зловоние грязных тел и испражнений: ветер дул в другую сторону. А здесь, внизу, смрад выедал глаза и застревал в глотке.
— Я допустил досадную ошибку, миледи, — проговорил Айвиль, прижимая перчатку к носу. — Разрешите мне её исправить.
Лейза была настолько взволнована, что не стала уточнять, о какой ошибке идёт речь, и просто кивнула.
Айвиль обратился к Выродку-телохранителю:
— Я разрешаю тебе в случае опасности притрагиваться к госпоже.
Справа прозвучало:
— Я тут! Тут! Белая кость!
— Выпустите моего отца, — послышалось слева. — Его оклеветали.
— Здесь мой сыночек, — раздался женский голос. — Ему всего пятнадцать. Спасите его!
Со всех сторон понеслось: «Он уже не может говорить… Она кашляет кровью… Отдайте мне брата…»
Взвизгнула сталь клинков. Серый воздух рассекли хлысты. Кто-то взвыл от боли, однако люди не расступались. Надзиратели пустили коней по кругу, в центре которого находились Лейза, Рэн и Айвиль. Нищая, оборванная толпа с криками и стонами отхлынула к краю поля.
— Сюда! Он здесь! — позвал наёмник.
Лейза хотела подойти к столбу поближе. Увидев блестящую в свете факела кучу дерьма под клеткой, остановилась и запрокинула голову.
— Повтори, что ты сказал, — велела она, глядя на вцепившиеся в прутья грязные руки.
Узник проговорил сквозь рыдания:
— Белая кость, пурпурная кровь, золотые крылья.
— Где ты это слышал?
— Вытащите меня отсюда, я вам всё расскажу.
— Спрашиваю последний раз. — В голосе Лейзы звучали металлические нотки. — Где ты это слышал?
Клетка заходила ходуном.
— Пожалуйста! Я умираю! Пожалуйста!
— Уходим, — произнесла Лейза и пошла прочь.
— Королева Эльва… Это она говорила.
Лейза застыла на месте и уставилась себе под ноги.
— Эти слова из стихотворения, — вымолвил заключённый, задыхаясь. — Королева иногда читала его вслух, а потом повторяла: «Белая кость, пурпурная кровь, золотые
