Книга 1Q84. Тысяча невестьсот восемьдесят четыре. Книга 2. Июль-Сентябрь - Харуки Мураками

Аюми больше нет. Пришлось сделать над собой усилие, чтобы в это поверить. Лишь после этого Аомамэ заплакала. Закрыв лицо ладонями, беззвучно и незаметно, разве что слегка подрагивали плечи. Так, словно никому на свете не хотела показывать своих слез.

Шторы на окнах были плотно задернуты, но разве мы знаем, кто может за нами подглядывать — и откуда? Всю ночь Аомамэ проплакала над вечерней газетой за кухонным столом — то тихо и сдержанно, то в голос. Слезы, просачиваясь меж пальцев, заливали газетный лист.

Мало что в этом мире могло заставить Аомамэ разреветься. Обычно, когда слезы подступали к глазам, она злилась. На кого-нибудь — или на саму себя. И оттого плакала крайне редко. Но стоило слезам прорваться наружу, остановить их уже ничто не могло. В последний раз это случилось после самоубийства Тамаки. Сколько лет назад? Уже и не вспомнить. В любом случае, очень давно. Тогда Аомамэ проплакала несколько дней подряд. Ничего не ела, не выходила из дому. Лишь иногда пила воду, восстанавливая влагу, выходившую из нее слезами, да забывалась в коротком сне. А в остальное время ревела без удержу. Больше такого с ней не случалось. С тех пор — и до этого дня.

Аюми в этом мире больше нет. Она превратилась в холодный труп, который, скорее всего, уже в морге. Труп сначала вскроют, потом зашьют. Возможно, зачитают простенькую молитву. А потом отвезут в крематорий и там сожгут. Ее тело обратится в дым, улетит в небо, смешается с облаками. И, пролившись на землю дождем, взрастит собой какую-нибудь траву. Неприметную и безымянную. Вот только с живой Аюми больше не встретиться никогда. И это казалось Аомамэ дикой нелепостью, страшной несправедливостью и нарушением всех основ Мирозданья.

С тех пор как Гамаки покинула этот мир, Аомамэ больше никогда ни к кому не привязывалась. Ни к кому, кроме Аюми. Хотя у этой привязанности, к сожалению, были свои пределы. Аюми служила в полиции, Аомамэ работала наемным убийцей. Да, она убивала только плохих парней. Но с точки зрения закона убийство есть убийство, а значит — преступление. Без вариантов. Одна арестовывала — другая скрывалась.

Вот почему каждый раз, когда Аюми шла на сближение, Аомамэ захлопывалась изнутри, стараясь ничем на это не отвечать. Эдак, не дай бог, они станут нуждаться друг в дружке каждый день. Такое начнется — костей не соберешь. Аомамэ — человек открытый, прямой. На полуправды с намеками не способна. Любое вранье повергает человека в хаос, а хаоса ей хотелось меньше всего на свете.

Аюми догадывалась, что Аомамэ не хочет делить с нею личные тайны и сохраняет дистанцию. Все-таки чутья Аюми не занимать. Вроде бы душа нараспашку, но вся ее бесшабашность — наполовину игра, а натура у девочки мягкая и ранимая. Было ясно как день: под панцирем мачизма Аюми скрывала бездонное одиночество.

Невыразимую тоску от того, что ее отвергают, не принимая всерьез. И мысль об этом пронзала Аомамэ раскаленной иглой.

А теперь Аюми убили. Наверняка подцепила какого-то незнакомца, напоила в баре, заманила в отель. И в полутемном номере затеяла игру в садо-мазо. Наручники, кляп, повязка на глаза. Что происходит — понятно. Мужчина стягивает женщине горло поясом от халата и кончает при виде того, как она задыхается. Только этот затянул слишком сильно. И не успел отпустить, когда следовало.

Аюми и сама боялась, что когда-нибудь с ней случится нечто подобное. Эта девочка регулярно хотела жесткого секса. Как физиологически, так и психически. Но постоянного любовника заводить не планировала. От одной лишь мысли о долгосрочных отношениях ей делалось душно и тревожно. Поэтому она то и дело подцепляла более-менее подходящего мужика на одну ночь, трахалась с ним и на рассвете исчезала. В этом они с Аомамэ похожи. Разница лишь в том, что Аюми заходила чересчур далеко. Она предпочитала по-настоящему брутальный секс, и при этом сама желала, чтоб ее мучили. Другое дело Аомамэ — всегда предусмотрительна, осторожна, никто не смеет делать ей больно. Если что — и сдачи даст, мало не покажется. Аюми же выполняла любые сумасбродные прихоти партнера, надеясь в итоге получить что-либо взамен. Опасная склонность. Случайные партнеры — это случайные партнеры. Все их скрытые желания и тайные предпочтения обнаруживаются, когда отступать уже поздно. Разумеется, Аюми понимала, насколько это опасно. Потому и нуждалась в напарнице, которая бы ее предостерегала и одергивала на самом краю.

Со своей стороны, Аомамэ тоже нуждалась в Аюми. У этой девочки были достоинства, какими Аомамэ похвастаться не могла. Открыта, приветлива, любопытна, категорична. Интересная собеседница. А сиськи — просто глаз не отвести. В паре с нею Аомамэ достаточно было таинственно улыбаться, чтобы мужчинам сразу хотелось что-то в ней разгадать. И в этом смысле они с Аюми действительно были идеальными напарницами. Неотразимая секс-машина.

Но как бы ни сложились обстоятельства, думала Аомамэ, я должна была впустить ее к себе в душу. Принять со всеми комплексами и проблемами и обнять покрепче. Ведь именно в этом Аюми нуждалась сильнее всего. Чтобы кто-нибудь принял ее как есть, без всяких условий, крепко обнял — и хоть ненадолго успокоил. Но как раз этого я ей дать не смогла. Слишком сильно боялась за свою безопасность. И слишком дорожила воспоминаниями о Тамаки.

В итоге Аюми отправилась шататься по городу одна — и ее убили. Заковав в наручники, завязав глаза и заткнув рот ее же трусиками и чулками. То, чего бедняжка больше всего опасалась, обернулось реальностью. А если бы я не оттолкнула ее — возможно, в тот день она и не подумала бы гулять в одиночку? Глядишь, позвонила бы, и они порезвились бы с мужиками на пару — в безопасности, заботливо следя друг за дружкой. Но Аюми, наверное, звонить постеснялась. А сама Аомамэ никогда не звонила первой…

В четыре утра, когда сидеть дома стало невыносимо, Аомамэ нацепила сандалии на босу ногу и вышла на улицу. Из одежды на ней были только ветровка и шорты. Кто-то окликнул ее, но она даже не обернулась. Страшно хотелось пить; Аомамэ зашла в ночной супермаркет, купила большой пакет апельсинового сока и выпила тут же до дна. Вернулась домой, еще немножко поплакала. А ведь я любила Аюми, призналась она себе. Гораздо сильнее, чем думала. Что же я не позволила бедняжке трогать меня, где ей хочется?

«В отеле на Сибуе убита женщина-полицейский», — сообщали утренние газеты. Стражи порядка прилагают все усилия для розыска преступника. Соседи Аюми по общежитию в шоке. Такая жизнерадостная девушка, всеобщая любимица, ответственная, на службе подавала надежды. И отец, и брат полицейские — профессия, можно сказать, в крови. Как такое могло случиться? Все знакомые только разводили руками.

Никто ничего не знал, думала Аомамэ. Но я-то знала. О том, что душу Аюми пожирает гигантский Изъян. Нечто вроде пустыни на весь земной шар. Сколько эту пустыню ни поливай, она все равно останется пересохшей. Никакая жизнь не пускает там корни. Даже птицы не летают. Откуда взялась эта дикая, бескрайняя пустыня, понимает только сама Аюми. А может, не ведает и она. В одном лишь можно не сомневаться: гипертрофированная сексуальность, которую грубо, с силой выдавливали из Аюми окружающие мужчины, — одна из главных тому причин. Чтобы скрыть этот фатальный изъян, бедняжке приходилось искажать и приукрашивать то, чем она являлась на самом деле. Но за всем ее жизнерадостным камуфляжем скрывалось Великое My[13]— и невыносимая жажда, которую оно порождает. Сколько Аюми ни пыталась о нем забыть, My регулярно накрывало ее. То одиночеством в дождливый вечер, то кошмаром, будившим среди ночи. И тогда ей делалось все равно, кто обнимет ее, — лишь бы обнял хоть кто-нибудь.