Книга Межесвет - Юлия Федорченко

— Вставай!

Он вытащил ее на белый свет, грубо схватил за плечи, развернул. Она прижала к лицу подушку и зарыдала. Бормотала что-то несвязное, может, обвинения или проклятья. Ненавидела его, ненавидела солнце и небо над головой, хотела обратно в темноту.

— Нельзя так. Не велено.

Отняла от лица подушку, глянула зверем.

— Не велено кем?

Промолчал, но не отвел глаз, смотрел твердо. Злость вмиг отпустила, иссяк поток слез, осталось лишь отчаяние. Время идет вперед — и только так. Что было — того уже нет.

— Я не могу все исправить. Никто не может.

— Никто из людей.

— Никто не может обратить время вспять.

— Ты сможешь. Только захоти.

Исступленный, истерический смех, переходящий в вопль. Накричалась. Обвела рукой поле, сказала сипло:

— Они не встанут.

— Встанут. Если ты прикажешь. Сколько дней ты провела в добровольном заточении? Смотри, смотри. — Он подвел ее к одной из покойниц. — Они не гниют. Их не тронули звери и птицы. Они ждут тебя. Похоронишь себя — похоронишь и их.

И ведь правда — почти как живые, спящие вокруг ее могилы, только лица безмятежны и белы. Жажда вспыхнула, как пламя, захватила ее целиком, в руку излилась сила. Страшно изогнулась, растопырила пальцы, волосы паклей упали на лицо, глаза закатились под веки: не женщина — жуткая химера.

Богиня сказала — встань и иди.

И они встали.

Глава 6

(Шадрен)

— Без обид, но я буду посимпатичнее тебя, Шад.

Крошечную каморку затапливало море золотисто-рыжих волос. Еще недавно они роскошными волнами лежали на плечах Идрис, а теперь их отрезали, как зараженную конечность, лишили источника питания и красоты. Казалось кощунством наступать на эти блестящие локоны, все еще хранившие ее запах, поэтому экзалтор застыл в дверях, не решаясь шагнуть за порог. Идрис щелкнула ножницами в последний раз и только потом обернулась к нему. Его горло мучительно сжалось.

— Зачем? — выдохнул Шадрен. — Зачем ты это сделала?

После стрижки Идрис было легко спутать с мальчиком-подростком. Для полноты образа она перемотала грудь простыней и облачилась в мужскую одежду — свободную рубашку и брюки. Обилие волос мутило Шадрену разум, хотелось поднять их и приставить к ее хорошенькой головке, надеясь, что локоны срастутся вновь.

— Что с тобой? — спросила Идрис, видя отчаяние в его взгляде.

— Это того не стоило, — проговорил он. — Ты вообще не обязана…

Он весь сник. Солнце зашло за тучу, его яркие лучи померкли и истаяли, комнату поглотила мрачная тишина. Вызывающе белела мужская рубашка на ее стройном теле, а глаза казались двумя черными провалами, поглощающими остаточный свет. Они обсудили это вчера за ужином: в миле от деревни располагался полуразрушенный лабиринт, служивший пристанищем для детей, сбежавших от родителей. Столетия назад в глубине лабиринта жили люди, знавшие его как свои пять пальцев, и необычная планировка защищала селение от возможных нападений. Дети сумели обустроить это место для себя, хотя никто не решался заходить слишком далеко: края изведанного пометили огромными меловыми крестами на стенах. Идрис не покидала уверенность, что ведьма обитает в центре лабиринта, ибо в таком случае похищение детей стало бы для нее весьма простой задачей. Она могла бы приманить их сладкими речами, и, наобещав с три короба, увлечь за собой. Потом Идрис самовольно решила стать приманкой, и сколько Шадрен ни старался ее переубедить, девушка продолжала настаивать на своем.

— Ты оставишь след из хлебных крошек?

— Крошек? — Она удивленно вскинула брови. — Но их съедят птицы. Ты что, не знаешь этой сказки? — Шадрен отрицательно качнул головой, а Идрис не стала посвящать его в подробности душещипательной истории про брата и сестру, которых отец бросил в лесу, и продолжила: — Я воспользуюсь мукой.

Следующим утром она постриглась, тем самым подтвердив свои намерения. Шадрен с невыразимой грустью смотрел на девушку, прикидывая в уме, сколько времени понадобится волосам, чтобы отрасти до прежней длины.

— Ты не хочешь поймать ведьму? — тихо спросила Идрис. — Я разделю с тобой этот грех. Я приведу ее к тебе. И нет, — она быстро приблизилась и приложила палец к его губам, — ты не можешь убить ее на месте. Возможно, те дети еще живы. Некоторые из них.

— А ты не ребенок? — вскипел он. — Ты играешь со смертью.

Идрис гордо вздернула подбородок. Воротник рубашки выгодно оттенял ее смуглую кожу. Она была мятежницей в мужском платье, и Шадрен, привыкший четко следовать приказам, не мог ей противостоять.

— Это мой выбор, — проговорила она. — Твое дело — следовать за мной или нет.

Он опять ощутил себя беспомощным, как будто дело уже было сделано.

— Будет жаль, если ты умрешь.

— Я не умру, — твердо сказала Идрис. — Доверься мне.

— Я не могу.

Это была их первая серьезная размолвка, закончившаяся бурным примирением. Потом Шадрен уходил и возвращался, и каждый раз, устав от взаимных обвинений, вызванных любовным истощением, они совокуплялись, не доходя до постели. Он никогда намеренно не ворошил эти воспоминания, так как хотел, чтобы прошлое осталось неприкосновенным — как их любовь, не тронутая изменой. И все же Шадрен сознательно предложил Кат Ши память об Идрис, словно изысканное заморское яство. Когда он видел ее в последний раз, она уже была больна, но при этом выдавала свою хворь за обычную простуду. И он подспудно корил себя, что вовремя не разглядел ее состояния, не смог спасти возлюбленную, а сам факт ее смерти наполнял его сердце глубокой скорбью. Еще тогда он понял, что не чудовища и не ведьмы являются основной причиной человеческой гибели; нет, зачастую люди убивают себя сами. Одним по душе алкоголь или дурман, вызывающий безумие, кто-то предпочитает умереть в поединке с неравным противником или уходит воевать с такими же бездумными пешками, а иные… гибнут по недосмотру. Шадрен не мог о ней позаботиться, потому что всегда был где-то там, на дорогах и полях правосудия, а ведь у него была возможность покинуть Гильдию, поселиться в Кадисе, открыть вместе с Идрис лавку с пряностями и стать отцом ее детей. Понравилось бы ей это? Он не знал — и уже никогда не узнает.

Девочка низко склонилась над Шадреном и смотрела на него так, будто впервые видела живого человека. У нее были удивительные глаза с глубоким синим оттенком, перечеркнутые фиолетовыми прожилками, как в кусочках агата. Малиновая накидка с капюшоном скрадывала формы, и лицо ребенка могло обмануть любого, но эти глаза выдавали ее истинный возраст. Подобно дис, ей удалось пережить века тьмы. А чего он ожидал, придя в Альдолис? Встретить людей, не зараженных колдовством,