Одно из насекомых пролетело слишком близко от Аратака. С поразительным проворством он протянул лапу и на лету поймал его. Дэйн отвел взгляд и слегка содрогнулся, когда ящер сунул мошку в рот и принялся жевать. Когда он впервые увидел такое, его чуть не стошнило.
— Восхитительно, — воскликнул Аратак. — Положительно, на этой планете великолепно обстоит дело с питанием!
«Так тому и быть», — решил Марш. Вечером он попытается сбить с дерева одну из сов: может быть, на вкус они напоминают куропаток.
Драваш, чьи гастрономические привычки не отличались от Аратаковых, кивнул, терпеливо соглашаясь, — его большие глаза, как заметил Дэйн, тоже устремились на поиски насекомого, — но черный ящер вздрогнул, когда Аратак добавил:
— И справедливо замечает Божественное Яйцо, что тот, кто довольствуется простой пищей, не устрашится несчастий и полный желудок даст ответ на любой из вопросов, терзающих беспокойный человеческий ум.
Дэйн ожидал услышать саркастический ответ Драваша, но тот промолчал, очевидно привыкнув к мысли, что возражать — только время терять. Пока Аратак жив, он не прекратит восхищаться вслух мудростью Божественного Яйца, и тут уже ничего не поделаешь. Капитан лишь кротко заметил:
— Жаль, что философия не заменяет еду и питье, а то бы мы никогда не испытывали голода.
Аратак выудил из зубов хитиновый кусочек крылышка и произнес:
— Увы, философия одна, без пищи и питья, является скудным кормом; однако же пища и питье без философии недолго смогут удовлетворять существо разумное.
Марш счел хорошим знаком, что рептилии стали переходить на местную пищу, это следовало бы сделать всем четверым, поскольку, как только они окажутся среди аборигенов, начинать будет поздно. Пока же Дэйн и Райэнна попробовали с предосторожностями лишь несколько местных корешков и фруктов; времени охотиться не было, приходилось полагаться лишь на рацион неприкосновенного запаса, которого оставалось совсем мало, но как только они присоединятся к какому-нибудь каравану, им придется полностью переключиться на местную кухню.
Марш посмотрел на струящиеся воды, в которых скрылась апорра, и подумал о луке и стрелах. Аборигены почему-то так и не изобрели этого оружия, охотясь с копьями. Однажды вечером в лесу он и в самом деле принялся мастерить лук, но ящеры отнеслись к этому с таким ужасом, словно он, Дэйн, намеревался заявиться в город аборигенов в скафандре и с лазерным пистолетом.
«Неужели ты ничему не научился, просматривая материалы видеозаписей? Обезьяноподобные здесь не пользуются ни луками, ни реактивными снарядами! А не пользующийся копьем превращается в изгоя!»
Марш пытался протестовать — по его мнению, аборигены просто еще не додумались до лука, — и Драваш посмотрел на него так сердито, словно Дэйн лишний раз подтвердил общее мнение о тупости человекообразных.
— Они не знают, что такое лук. Разве ты не видел снимки с настенных росписей в Кишлоре?
Дэйн видел, но просто не обратил внимания, и Драваш повторил, рыча от злости:
— Они не пользуются никаким метательным оружием! Наложено строжайшее табу… Даже детей обучают тому, что бесчестно и греховно швырнуть даже камень!
Так Дэйн впервые услышал об эффективном воздействии запрещения оружия. Это его озадачило. Но он понимал, что еще многому предстоит обучиться.
Они вышли на дорогу. Громадные блоки беловатого камня без всякого раствора были так плотно пригнаны друг к другу, что между ними не пролезло бы и лезвие ножа. Марш припомнил, как ему рассказывали, что примерно в то же время земной истории на Земле тоже строились такие вот дороги, типа канала, окаймленного каменными стенами; правда, под действием времени внешние стены таких земных дорог уже рассыпались, а башмаки бесчисленных путников за века протерли в камнях углубления. А здесь недавний дождь оставил на дороге небольшие лужицы; вода не вся смогла стечь через очень дряхлые выпускные отверстия, хоть и не такие старые, как сама дорога. Два ящера с видимым удовольствием шлепали по этим лужам, как какой-нибудь горожанин, когда оставлял каменное полотно, может быть, с радостью шагал по траве обочины. Дэйн и Райэнна двигались ближе к краю, переступая через трещины, в которые пыталась ворваться поросль, посланная джунглями. Однако было заметно, что эту поросль недавно срезали и выщипывали, — Марш решил, что существует общая договоренность между племенами, чтобы каждый проходящий караван выполнял свою часть работы по очистке дороги от наступающих джунглей.
Вдоль берега реки показался открытый участок земли, и Дэйн, сойдя с дороги, стал рассматривать ил: нет ли там следов. Поскольку никто из отряда ничего не понимал в следопытстве, он добровольно взвалил на себя обязанность научиться разбираться в различных отпечатках, оставляемых местными животными. Помогали земные аналогии; но и введенные гипнотическим путем знания о местной природе немало способствовали обучению, оживляя работу памяти. Ну а чем больше занимаешься каким-либо делом, тем больше растет мастерство.
Он понимал, что даже на Земле над следопытом-недоучкой могли посмеяться опытные люди, которые сразу видели бы ясную картину там, где он различал лишь бесформенные черточки. Но некоторые отпечатки в грязи были и ему понятны. Так, например, вот этот трехпалый перепончатый след принадлежал апорре, и для него не составило труда разобрать, что рядом — следы рашас, и прочитать историю, которую поведали отпечатки. Хищник вышел из джунглей, остановился попить на берегу и вскоре выбрался на дорогу. Дэйн разглядел едва заметные капли влаги на камнях, где зверь, — а может, это была и самка, столь же тяжелая у данного вида и еще более опасная, — стряхивал воду с морды. Слабый след уходил через дорогу к джунглям. Теперь хищник мог поджидать их впереди, и от этой неприятной мысли рука землянина потянулась проверить, свободно ли вытаскивается меч из ножен. Он открыл рот, чтобы предупредить остальных — ведь они теперь, шагая по дороге, созданной цивилизацией, могли полагать, что выбрались из джунглей, — когда Райэнна остановилась и повернулась к нему.
— Послушай, — сказала она, — что это за шум?
Дэйн прислушался; издалека доносились какие-то мелодичные звуки, словно звучали колокольчики. «Вот идет Санта-Клаус…» Под этим палящим солнцем, от которого катился пот со лба, звук казался нелепым; отраженные от камней солнечные лучи направляли жар волнами вверх, и Марш ощущал себя стоящим на поверхности раскаленной сковородки.
Те щели, что служили ящерам ушами, были не столь чутки; прошло несколько минут, прежде чем Драваш поднял голову, прислушиваясь к странному позвякиванию.
— Колокольчики ганджиров, — сказал он. — Должно быть, караван идет. Вы, люди, предоставьте мне разговаривать с ними. — Он переключился с местного арго карамского языка, на котором они общались, на «высокий стиль» древний язык ящероподобных, несколько модифицированный изменением некоторых трудных для них звуков, и этот язык — как припомнил Дэйн из полученных уроков — был, подобно латыни в средние века, языком торгового общения между самыми различными культурами.
