выданное Ленину в январе 1919 года Управлением делами Совета Народных Комиссаров в том, «что Председатель СНК Владимир Ильич Ульянов (Ленин) занимается умственным трудом неограниченное число часов, ввиду чего он имеет право пользоваться продовольственной и хлебной карточкой первой категории».
Еще одна глава книги — «Рост цен и спекуляция». В ней говорится, что цены росли подобно снежной лавине. С 1914 по 1920 год они увеличились: на пшено — в 15 тысяч раз, на ржаной хлеб — в 16 тысяч, на картофель — в 21 тысячу, на сахар — в 28 333 раза, на соль — в 125 тысяч раз.
Но в то же время, полное бед и лишений, московские рабочие вышли на свой первый субботник. И Ленин писал: «Если в голодной Москве летом 1919 года голодные рабочие, пережившие тяжелых четыре года империалистической войны, затем полтора года еще более тяжелой гражданской войны, смогли начать это великое дело, то каково будет развитие дальше…» Вопрос, обращенный к нам…
Вспоминая о первом московском дне Ленина — самом первом, когда все еще было впереди, Бонч-Бруевич писал: «Владимир Ильич внимательно и с видимым удовольствием рассматривал старинный город, в котором он давно не бывал и в котором суждено было ему не только создавать рабочее государство, но и быть тяжело раненным, тяжко, неизлечимо заболеть, умереть здесь, поблизости от Москвы, и быть похороненным на ее исторической Красной площади, у стен седого Кремля».
…Чем ближе к угловой Москворецкой башне, тем лучше виден флаг над куполом Свердловского зала.
…Знаю,
Марксу
виделось
видение Кремля
и коммуны флаг
над красною Москвой.
«Всем Совдепам, городским, уездным и губернским и всем, всем, всем: в понедельник И марта Правительство отбыло в Москву. Всю почту, телеграммы и прочее присылать в Москву Совету Народных Комиссаров», — передавали московские телеграфисты двенадцатого марта восемнадцатого года. Это был первый документ, подписанный в Москве Председателем Совета Народных Комиссаров.
Сверху хорошо видны террасы Мавзолея. За ним могилы: Свердлов, Фрунзе, Дзержинский… Прекрасные это были люди — соратники Владимира Ильича. Из тюрем, ссылок, эмиграции шагнули они к государственному управлению, на многие годы сохранив суровую и простую обстановку жизни революционеров-профессионалов. Умели постоять за свое мнение и спорили друг с другом, быть может, дольше, чем принято обычно в правительственных кабинетах. А отзывы об их работе были самыми противоречивыми.
«Конечно, они не могут удерживать власть постоянно, потому что это на редкость невежественные и недалекие люди, дети в политике, не имеющие ни малейшего представления о тех колоссальных силах, с которыми они играют» — так писала американская «Нью-Йорк тайме» сразу после победы Октября.
А Герберт Уэллс, побывав в революционной России, утверждал: «Большевистское правительство — самое смелое и в то же время самое неопытное из всех правительств мира. В некоторых отношениях оно поразительно неумело и во многих вопросах совершенно несведуще… Но по существу своему оно честно. В наше время это самое бесхитростное правительство в мире».
Вернулся в 1918 году в Соединенные Штаты из России руководитель американской миссии Красного Креста полковник Раймонд Робинс (с ним мы еще встретимся на этих страницах) и заявил, что Советское правительство — это самое образованное правительство в мире.
И тогда же другой американец писал: «…единственная причина огромного успеха большевиков кроется в том, что они осуществили глубокие и простые стремления широчайших слоев населения, призвав их к работе по разрушению и искоренению старого, чтобы потом вместе с ними возвести в пыли падающих развалин остов нового мира…» Это слова Джона Рида. Он похоронен здесь же, у кремлевской стены.
Любуясь ясностью лазури,
На берегу, когда-нибудь,
Вы пожалейте тех, чья грудь
Встречала в море радость бури.
Отдайте честь им! С бурей споря,
В борьбе томительной устав,
Они погибли в бездне моря,
Вдали вам пристань указав…
Как знать, быть может, взгляд Владимира Ильича остановился и на этих строках Беранже в те первые вечера в гостинице «Националь».
Первый московский день Ленина был таким же, как и все последующие, — напряженным, многотрудным, долгим… Так пишу я теперь, обложившись томами, подшивками газет, сборниками документов, — суммирую все, что произошло в этот день. А ты, мой коллега, репортер из года восемнадцатого, писал об этом дне по мере того, как он разворачивался, передавал в газету одну информацию за другой.
Представляю тебя энергичным, подвижным. Ты и мгновения не можешь посидеть на месте. Если размышляешь, то вслух. Или летишь за информацией, или диктуешь ее. (Мне повезло застать в «Московской правде» старого репортера. Он рассказывал, что в те времена, где бы ни находился, как только наступала середина дня — непременно торопился в редакцию: все садились за общий стол, вместе обедали. Хоть и не богато, да вместе.)
Ты знаешь толк в еде, но чаще всего голоден; любишь отдохнуть, но обычно мотаешься по городу без отдыха и сна. Твой костюм, твой воротничок, твой галстук и твой платочек, который неизменно торчит из кармана, — все это могло быть и посвежее, но тем не менее ты всегда в форме.
О том, что правительство приезжает в Москву вечером И марта, ты, скорее всего, не знал, иначе непременно появился бы на вокзале. Сам прочел об этом в газетах. А вот уже утром следующего дня сразу отправился на Моховую, к гостинице «Националь». Возьмем-ка теперь пятый том «Биографической хроники» Владимира Ильича и посмотрим, что ты успел в этот день, а какие события проскользнули мимо тебя.
Итак, читаем: «Ленин вместе с М. И. Ульяновой и В. Д. Бонч-Бруевичем едет осматривать Москву в направлении Таганки, где в одном из переулков жила знакомая М. И. Ульяновой (кто именно, установить не удалось)». Об этой поездке ты, очевидно, тоже ничего не слышал, иначе давно бы стало известно имя и адрес той, к кому в первый же московский день наведалась Мария Ильинична, да еще вместе с Владимиром Ильичем.
Потом, как мы знаем, поездка в Кремль. Не было тебя и среди тех, кто ходил с Лениным по Кремлю. Быть может, тебя просто не пустили. Но информацию тем не менее сумел передать: «Квартира Ленина. Весь верхний этаж здания судебных установлений, где помещалась канцелярия и квартира прокурора судебной палаты, отведен в распоряжение личной канцелярии Ленина и под его квартиру».
Ты еще не знаешь, очевидно, что означает это длинное название — Управление делами Совета Народных Комиссаров, оттого и пишешь: «личная канцелярия». Надо привыкать,
