торопился ее смывать, словно так мог хоть немного сохранить частицу дракона здесь, рядом.
Дэйн лег на чужую постель, что еще хранила запах хозяина. Что-то внутри него лопнуло, к горлу подкатил ком, и Дэйн разрыдался, не сдерживаясь.
«Спасибо, Дэйн…»
Дэйн понимал, что поступил правильно. Только это не дало Дэйну свалиться в пучину безумия. Но понимание правильности поступка, не унимало боли и скорби.
Собственная жизнь и время, которое он уже не рассчитывал прожить, вернувшись так внезапно, обескураживали.
Когда Дэйн выглянул в окно, то увидел, что туман рассеялся. Путь был открыт, а Драконий остров, как и его хозяин — свободен.
Дэйн провел в замке еще два дня. Зачем-то убрал следы их ночного веселья. Не дал пропасть еде, пусть есть не хотелось и пришлось буквально впихивать ее в себя. Благо Виридиан приготовил немного, видимо не рассчитывал много есть. Если вообще рассчитывал.
Дэйн вдруг пожалел, что практически не расспрашивал дракона о том, как тот жил после, в эту последнюю неделю, перед тем как уснуть.
Вообще оказалось, что о многом он его не спрашивал.
Готовился ли Виридиан к смерти? Оставил ли что-то?
Дэйн перерыл всю комнату и библиотеку в поисках письма, дневника, но не нашел ничего. А потому в какой-то отчаянной попытке сохранить о драконе память, стал собирать все, что мог.
Книги, что он порекомендовал, листы нот, что тот играл, одежду, в которой тот появлялся чаще всего. Из своего он забрал лишь кинжал.
Дэйн прожил в одиночестве в замке два дня и уже не мог представить, как дракон выживал тут годы. В каком тот был отчаянии, и как вообще находил в себе силы улыбаться.
Когда на горизонте показались родные утесы, Дэйн не испытал и толики радости. На краю утеса стояли каменные пушки и катапульты. Ждали дракона, судя по всему. Наверняка их с сестрой обман к тому моменту был раскрыт.
Потому, когда дозорные острова увидели Дэйна, смотрели так, словно к ним приплыл мертвец.
Дэйн ничего им не кричал, не подавал знаков, а те молча наблюдали и не торопились приближаться. Он затащил к берегу лодку, взял вещи и пошел мимо в город, а когда добрался до площади, там уже ждала большая толпа.
— Дэйн… — вышел вперед глава города. Он старательно прятал в голосе страх, но выходило не очень. — Ты ли это? Неужто… разгневанный дракон явится сюда?
— Дракон мертв, — слова будто ранили его самого.
По толпе прошел шепоток неверия.
— Как… как ты можешь подтвердить? — осторожно спросил глава.
— Путь на остров свободен, тумана нет… Никто не прилетит.
— Это… отличные вести! — в голосе главы мелькнула радость, ее подхватили и другие, шепот сменился на облегченные радостные выдохи. До него долетели слова «чудища больше нет!» «Наконец оно издохло!» Дэйн оглядел толпу, и лица собравшихся показались вдруг отвратительными.
Он растолкал всех и побрел дальше к дому, подальше от людей, голосов и веселья, что ранило сильнее меча.
Кто-то попытался его поздравить, обнять, но Дэйн яростно оттолкнул всех, и от него вскоре отстали, продолжив радостные возгласы, кто-то уже призывал праздновать.
— Дэйн! — то был голос сестры. Она появилась рядом почти у самого дома. — Дэйн! — Она едва не снесла его, бросаясь на шею с объятиями. — Ты вернулся! Ты, правда, вернулся! Ты убил его, Дэйн! Убил чудовище! Как обещал!
Дэйн не шевельнулся.
Слова сестры полоснули по сердцу. Неужели хотел он когда-то убивать? Быть героем? Убить Виридиана? Это сейчас казалось дикостью.
Сишель, почувствовав неладное, отстранилась и вздрогнула, заглянув в лицо брата.
— Дэйн…
Он посмотрел на нее. Прежде похожие как две капли, сейчас они отличались так, что едва ли кто-то принял бы их за близнецов. Сильнее всего отличались глаза. У Сишель они были живые, яркие. Дэйн знал, что больше у него никогда не будет таких глаз.
— Вот, возьми, — всполошилась Сишель, пряча за движениями собственный страх. Вид брата испугал ее. Она сняла с пояса меч Дэйна, и протянула его. — Ты настоящий герой, убийца дракона…
Дэйн сморщился, как от пощечины, и оттолкнул руку сестры.
— Я не герой, — тихо прошептал он ей, на слова ушли все его силы. — А Виридиан не был чудовищем.
— Виридиан? — переспросила Сишель, не узнавая, не понимая брата. — Кто это?
— Он мой… друг, — прошептал Дэйн.
Мертвый друг.
Чуткая, понимающая Сишель не знала о ком и чем идет речь, но почувствовала горе, необъятное и бескрайнее. Она обняла Дэйна, и частица ее тепла и сочувствия передалась ему.
Как искорка, упавшая на глыбу льда. Из глаз Дэйна покатились безмолвные слезы.
До них донеся гомон ликующей толпы, кажется, они кричали имя Дэйна.
— Пойдем в дом, — глухо произнес он. — И, пожалуйста, закрой дверь…
