все такой же. Лишь бы пожрать.
А пока мы двигались к намеченному столу, из-за ближайшего раздались голоса, заводя песню, гости еще и начали бить по столам кулаками, задавая ритм:
— Говорила мама, жди, наступит день. След ладьи широкой, ляжет в волны тень. Поплывешь по морю к дальним берегам. Чужакам на горе отомстишь врагам. Говорила мама, поплывешь ты вдаль, за море вернется горе и печаль[1]…
Прислушавшись к песне, понял, что впервые такую слышал. А ее уже начали подхватывать и за другими столами.
Я уселся на лавку, а следом за мной уже и остальные занимали конец стола. Тот ломился от разных яств, разместившихся на больших блюдах или небольших плошках, некоторые были из дерева, а некоторые и из серебра.
Вон тебе и гусь запеченный, и заяц на вертеле жареный, а там икра красная в плошке, а вон и черная. Да и блюд из рыбы хватало, еще бы, город на реке же стоит, и осетрина, и копченая белорыбица. Каши тоже присутствовали разные, в том числе и гречка. Напитки были не только хмельные, судя по запаху, но и разные кисели и сбитни. Да и хлебов тоже хватало. Отдельных чашек для каждого не было, так что брали сразу с больших блюд, а кости и остатки кидали под стол.
Слева от меня сидел и вгрызался в ножку гуся мужик с отсутствующим мизинцем на правой руке, мало обращающий внимания на все остальное.
Напротив сидела компания из трех человек и с интересом за нами наблюдала. Обычные бородатые, одетые не шибко богато, но в хорошее сукно с вышивкой. Двое из них были примерно моего возраста, ближе к двадцати, с куцыми бородками, у одного волосы собраны в небольшую косу, у другого же они покороче, до плеч. А вот третий уже постарше. Остальные же сидящие за столом и вовсе не обратили на нас внимания.
Дружинники, что ли, промелькнула у меня мысль.
— А вы кто такие? — раздался зычный голос мужчины постарше.
— Гости мы торговые, князь Владимир на пир пригласил.
— А что же к нему за стол не пойдете, раз уж сам князь пригласил? — с ехидцей поинтересовался один из троицы, волосы которого были заплетены.
— Так он на пир ведь пригласил, а не за свой стол, — таким же тоном, полным ехидцы, ответил я.
— То верно, захочет еще и позовет. А вы откуда, гости-то торговые? Меня Путимиром прозывают, — и он протянул мне руку. — А это Бажен, — и он указал на того, что с косой, а после на другого, — Дириг.
— Яромир, — ответил я на рукопожатие. А после представил и своих друзей. — Из ромейской державы прибыли мы, а так мы из поморян, только Димитр ромей.
— О как, а мы это, значится, из словен, с племянниками в дружине у Володимира, — ответил мне Путимир и с интересом начал разглядывать Димитра.
— И каково у ромеев-то жить? — спросил Дириг.
Я же потянулся к ближайшему кувшину, в котором плескался хмельной мед, а после, найдя себе чистую чарку, наполнил и пригубил. Хорошо пошло, сладко, а после начал отвечать.
— Хорошо, лето у них всегда, а зимы и вовсе не знают, как и снега.
— Как это снега и зимы не знают? — с удивлением проговорил Дириг, а вся троица уставилась на меня с удивлением, как и сосед, что доел гусиную лапку.
— Вот так, нет там снега, жаркие края, вместо зимы у них сезон дождей, с неба льет не переставая. А вся земля превращается в грязь, как у нас по весне в распутицу.
— Чудно-то как, — задумчиво проговорил мой сосед слева.
Я лишь кивнул и бросил взгляд на Гостивита и Далена, которые уже вовсю пробовали еду на столе.
Так что, достав свою ложку, аккуратно завернутую в тряпицу, я потянулся к плошке с красной икрой, зачерпнув полную ложку. Икринки крупные, одна к одной, как на подбор, и, полюбовавшись, закинул себе в рот. М-м-м, вкусно.
— А бабы, бабы там какие, а то слыхивал, что они там другие, не как у нас, вдоль. У них поперек? — с энтузиазмом подключился сосед, у него даже глаза загорелись.
Я сначала не понял, о чем он. А потом как понял, и прыснул со смеху, а подавившись, закашлял.
— Врут, нормальные у них бабы, как и у нас, — со смешком ответил я. — С разными я там возлежал, у всех все одинаково, груди только разные. У одной маленькие, словно яблочки наливные, а другой крупные, будто репа.
— Врут, значит, а я-то и поверил, а вот оно как, — задумчиво ответил сосед и ушел к себе в мысли.
Я вновь потянулся к икре, но тут неожиданно заиграли свирель и бубен. Оглянувшись, я увидел, как двое в разноцветных одеждах вели медведя на веревке. И, подойдя к столам, заголосили вовсю.
— Ой, вы гой еси, добры молодцы, не желаете ли позабавиться. Позабавиться да поразвлечься. Богатыря нашего да побороть. Да заиграли на своих музыкальных инструментах.
А медведь поднялся на задние лапы, и передними давай хлопать, будто аплодирует.
Зазвучал смех, и люди начали показывать на него пальцами.
Я же глядел на медведя, точно не взрослая особь, скорее подросток. А тем временем мотив мелодии изменился, и медведь начал под нее словно отплясывать. Везде раздавался смех и улюлюканье, а мне было жалко медведя.
Народ же начал вставать из-за столов и направился к плясуну. Вот мелодия стихла, и медведь опустился на обе лапы.
А дальше пошла потеха, люди выходили на поединок с медведем и пытались его побороть, у кого-то выходило, у кого-то не очень, и все это сопровождалось музыкой. Медведь рычал вовсю, но никого так и не укусил. Смотрелось, конечно, забавно, но мишку было жалко.
Я отвернулся и запустил свою руку в блюдо с копченой белорыбицей, отрывая себе кусок посочней.
— А там ты тоже торговыми делами занимался? — спросил Путимир, продолжив прерванный разговор.
Остальные за столом наблюдали за потехой и не мешали завязавшемуся разговору.
— Нет, там я в дружине был у воеводы ромейского да лекарскому делу учился, — жуя, ответил я.
— Так ты еще и лекарь, получается, а расскажи о службе. Вот у нас все ладно, да и Володимир весьма щедр, вон какие пиры устраивает. Мы вот по холодку, значится, ходили
