в одном-двух метрах, создавая вокруг тела турбулентность воды, и выпрыгивала из воды в нескольких метрах. Но что правда, то правда – нападений не наблюдалось. Компания «дальнего плаванья» просуществовала вплоть до студенческих лет Игоря. Среди членов этой команды была одна девушка из Ленинграда по имени Ира. Ира, как и другие пловцы, постепенно выросла и стала красивой девушкой с совершенно потрясающими длинными русыми волосами до колен. У них с Игорем была «сезонная» любовь – встречались они только летом, и душными абхазскими ночами в отдельном купе «Белого дома» Ира заворачивала Игоря в свои влажные волосы, пахнущие морем и свежей рыбой. Ее волосы до конца не просыхали неделями. Однажды, после четвертого курса, Игорь поехал в Ленинград к дяде Арнольду и навестил Иру. Она жила в самом историческом центре города – на Красной улице, в старинном доме. Они с мамой владели большой комнатой в огромной коммунальной квартире, где было штуки три общих кухонь и один большущий туалет. В этом туалете Игорь увидел развешенные на стенке стульчаки разных цветов и растерялся. Ира не предупредила его, какого цвета стульчак принадлежит их комнате, и пришлось брать первый попавшийся.
В это время в школе у Игоря случилась взаимная любовь с ученицей параллельного класса Людой Коссовской, девочкой с огромной рыжеватой косой и ослепительно-голубыми огромными глазами. Она была круглой отличницей и соседкой Игоря по дому Ее папа был профессором спортивной медицины в мединституте, а мама – врачом. Роман развивался настолько бурно, что пара несколько раз оказывалась на грани интимных отношений. В те времена половая связь с девочкой такого возраста и уровня должна была рано или поздно закончиться браком, а этого Игорь ни в коем случае не хотел. Поэтому, собрав всю свою волю в кулак, он разорвал отношения с Людой. После окончания школы она поступила в мединститут, и их пути разошлись. Со временем Люда защитила кандидатскую диссертацию, потом докторскую и стала членом-корреспондентом Академии медицинских наук. Она вышла замуж, родила двух дочерей и всю жизнь трудилась в области искусственной почки. Встретились они уже в Израиле, после смерти Людиного мужа и замужества обеих дочерей. Люда приехала в Израиль одна (дочки с мужьями и внуками остались в России) и работала в одной из крупнейших больниц Израиля «Ихилов» в Тель-Авиве. Жила она в Ашдоде, где снимала квартиру с одной из своих санитарок. Виделся с ней Игорь один раз, заехал по дороге на работу в Ашкелон. Свидание получилось весьма грустным. Женщина, имеющая вполне престижную работу и материально обеспеченная, испытывала тяжелый психологический кризис от одиночества, от общения с неинтеллигентными и малочитающими коллегами, от проживания в одной квартире с санитаркой «марокканкой»… Профессору тоже было нечем похвастаться… Через несколько месяцев Люда вернулась в Россию, и больше они с Игорем никогда не общались.
В начале десятого класса уже надо было задумываться о поступлении в вуз. Наиболее гарантированным методом было получение золотой медали, которая давала право поступить в любой вуз без экзаменов. Профессор учился хорошо, но круглым отличником не был. Чтобы получить золотую медаль, было необходимо сдать на отлично аж восемь выпускных экзаменов и, кроме того, иметь пятерки по некоторым предметам, которые не входили в перечень выпускных экзаменов и в десятом классе уже не изучались. Игорь навалился на учебу и закончил полугодие без единой четверки. Стало ясно, что он идет, как тогда выражались, на медаль. Школа была заинтересована в как можно большем количестве медалистов и способствовала их продвижению. В частности, Игорю разрешили (это законом было предусмотрено) пересдать его единственную четверку, оставшуюся с девятого класса – по астрономии, и он это с успехом сделал. Когда десятиклассники сдали уже по шесть экзаменов из восьми (то есть до окончания школы оставалась практически неделя) и Игорь предвкушал свободное лето и поступление в любой вуз страны, Никита Сергеевич Хрущев родил очередную новацию: отменил привилегии медалистов при поступлении в вузы вообще. Можно себе вообразить разочарование ребят, шедших на медали. Раздосадованные медалисты школы, где учился Игорь, и некоторые знакомые ребята из других школ устроили по этому поводу междусобойчик, в процессе которого одна из девочек, которая, по общему мнению, имела наилучшую фигуру, танцевала на столе топлес в огромном ожерелье из золотых и серебряных медалей. Перед этим профессору пришлось основательно повозиться с закреплением медалей на шнурке, поскольку медали не имеют отверстий и ушек.
Конкурирующих вариантов было три: МАМИ (Московский автомеханический институт), автотракторный факультет Челябинского политехнического института (ЧПИ) и Куйбышевский авиационный институт, где работал проректором Гришин отец. Другим вариантом был факультет журналистики Уральского университета в Свердловске – Игорь легко писал стихи, очерки и юмористические рассказики, которые постоянно помещали в школьную стенную газету и даже иногда печатали в местной молодежной многотиражной газете. На семейном совете решили не рисковать – в дальние края не ездить и поступать куда-нибудь поблизости, а факультет журналистики отпал по желанию Игоря. Выбрали ЧПИ, и профессор подал документы на специальность «колесные и гусеничные машины», что в переводе с тогдашнего советского языка (в котором всё военное шифровалось) следовало читать: «военные (далее по тексту)».
Впервые в жизни Игоря практически встал еврейский вопрос: принимают ли евреев на эту специальность? Однако дело было в светлый для евреев Союза промежуток между взятием власти Хрущевым и шестидневной арабо-израильской войной, когда в еврейском вопросе политика была двойственной и относительно либеральной. Учитывая, что Игорь знал несколько ребят-евреев, которые учились уже на втором-третьем курсе по этой специальности, решили попробовать – риск был невелик – в крайнем случае, при хороших результатах вступительных экзаменов можно было поступить на другую специальность, например «автомобили». Надо было сдавать пять экзаменов, четыре профессор сдал на отлично, а один – по русскому языку – на четверку Отец, у которого нашлись знакомые в приемной комиссии, выяснил, что, поскольку этот экзамен был последний, четверку поставили так, для острастки (всё равно, мол, поступит…), придравшись к какой-то сомнительной запятой.
В это время произошел эпизод, которому профессор поначалу не придал никакого значения, но который оказал определенное влияние на его дальнейшую студенческую жизнь. Он стоял возле окна института в коридоре, рассматривая какие-то бумаги. В это время к нему подбежал белобрысый человек в круглых старомодных очках и двубортном шерстяном костюме сталинского покроя и упал перед ним на колени. Стоя на коленях, человек достал из кармана металлическую линейку и приложил ее к низу профессорских брюк. После этого он стремительно поднялся и, держа в руках линейку, победно закричал:
– Так я и думал! Двадцать два сантиметра!
Спектакль
