было поехать и морем, но Самсонов не любил морскую качку и всегда отвратительно чувствовал себя на борту любого морского судна, из-за чего всячески избегал морских путешествий. Видимо, об этом знал и Трилиссер.
Незаметно подошёл день отъезда, и вот он уже находится в купе поезда на Варшаву. Вагон медленно тронулся, паровоз дал короткий гудок и стал постепенно разгоняться, покидая железнодорожный вокзал. Мимо начали проноситься станционные сооружения, потом показались дома, различные постройки, поезд выбрался за пределы Москвы и, разогнавшись до максимальной скорости, помчался вперёд.
Дробно перестукивали колёса, настраивая на задумчивый лад, за окнами мелькали убогие домишки крестьян и бараки рабочих. Постепенно стемнело и всё погрузилось в темноту. Редко-редко проносились огни одинокого полустанка и тут же исчезали далеко позади, навевая вселенскую грусть. Самсонов вздохнул и стал готовиться отдыхать.
Во время поездки он настраивался на работу, ведя неспешную беседу со своим коллегой по работе, что ехал с ним в одном купе. Поговорив еще немного «ни о чём», Николай Григорьевич решил, что утро вечера мудренее, и лёг спать, желая проснуться уже в Варшаве. Этому, правда, не суждено было сбыться, ведь поезд так быстро не мог двигаться.
В Варшаву они приехали только через двое суток. Выйдя на перрон, он купил билет и пересел в другой поезд, под бдительным присмотром офицера польской полиции. Путь в этот раз оказался недолгим, и вскоре он въезжал в столицу Веймарской республики. Берлин встретил его прохладой несмотря на то, что уже наступил конец июня.
Машина из советского диппредставительства уже ждала на вокзале. Добравшись на ней до посольства, он сразу погрузился в дела, которых оказалось очень много. Тут пересекалась и официальная его деятельность, и разведывательная. Время шло, Самсонов вникал и собирал нужные ему сведенья, заодно и организовывал работу агентуры. Вся она проходила под номерами, начинавшимися с заглавной буквы «А», например: — А-229.
Но не вся резидентура оказалась подчинена ему. О некоторых агентах он не знал ничего или знал весьма мало, только номер и сведенья, на которых этот агент специализировался. Между тем в Германии политическая обстановка существенно обострилась и требовала тщательного анализа.
Дошло дело и до немецкой периодической печати. Самым интересным оказался седьмой номер журнала «Руны» от 21 июля 1918 года, где доктор Зеботтендорф отвечает на наскоки местных масонских лож, что были опубликованы в «Баварском курьере» ранее.
Если кратко, то текст этой статьи, гласил: — «Что отличает германские ложи от масонства, так это наше мировоззрение. Мы рассматриваем мир — окружающую среду — как детище человека. Масоны говорят, что человек суть продукт обстоятельств. Мы не признаём никакого интернационального братства, только интересы нации, мы не признаём всеобщего братства людей, только братство по крови. Мы хотим быть свободными, но не свободой стадного животного, а свободой долга. Мы ненавидим избитый лозунг о равенстве. В борьбе рождается всё сущее, в равенстве — гибнет. Мы воспринимаем равенство как равенство долга. В наших обрядах нет ничего общего с масонством, хитро возведённым к закону Моисееву. Мы владеем железным мечом и железным молотом и возводим немецкий Хальгад. Мы аристократы, мы хотим каждого осознающего свою национальную принадлежность немца сделать благородным — тогда мы станем все равны. Так мы понимаем наше равенство».
— Словоблуды! — откинув в сторону журнал, вслух сказал Самсонов, — словоблуды, опутывающие своими сетями доверчивый электорат. Люди все рождены равными между собой и перед Богом! Все мы приходим в этот мир голыми, все! Разных рас и образования, разных племён и вероисповеданий. Все: и туркмен, и осетин, равны. В интернационализме и марксизме есть прогресс человечества! Мы докажем это делом, и коммунизм завоюет весь мир и поведёт его за собою. Не пройдёт и сто лет, как вся земля примет коммунистическую идеологию и наступит настоящий, а не выдуманный Христианством, Рай на земле. Наступит если не коммунизм, то социализм точно! Каждый будет равным, исчезнут нации и народы, и наступит всеобщее благоденствие!
Поймав себя на том, что он заговорил вслух, и притом слишком громко, Николай Григорьевич замолчал, еле слышно хмыкнув. Впрочем, в кабинете сейчас находился он один и никто услышать его не мог. Яростные мысли продолжали крутиться в его голове, после всего прочитанного.
Да, сложно будет бороться Эрнсту Тельману и его Рот Фронту с подобными проявлениями оболванивания населения. Но ничего, он Самсонов, приложит все свои усилия к тому, чтобы не допустить прихода, этих «аристократов» к власти. Додумав эту мысль, он вновь взял в руки толстую пачку немецких газет.
Как оказалось, в других газетах и журналах имелись не менее показательные статьи с общей мыслью: виной всему являются евреи и их стремление к революции, и что якобы евреи стоят за любой демократической революцией. Например, в «Истории евреев» Греца провозглашается лозунг «Революция — путеводная звезда еврея», ну и так далее.
Откинув от себя стопку газет и журналов, Николай Григорьевич с удовольствием поднялся и энергично заходил по небольшому кабинету, разминая ноги. Он решил пока перестать читать эту чепуху и не забивать себе голову всякой белибердой. Сейчас у него есть дела и поважнее. Главное, наладить работу резидентуры, а потом уже браться и за изучение всех этих полурелигиозных и идеологических учений!
Глава 8
Выписка
Оставшийся вечер Вольфович провёл в совершенно поганом настроении и лёг спать, что называется, не в духе. В голове бродили самые разные мысли, что пытались пробиться наружу через бинты, но бинты оказались сильнее.
Упадническое настроение захлестнуло Владимира Вольфовича, отчего начала страшно болеть голова, грозя расколоться надвое. Не выдержав боли, он встал с кровати и вышел в коридор.
Был поздний вечер, и медицинский персонал давно покинул больницу, оставив только дежурную смену. В коридоре стоял стол, за которым сидела довольно молодая медсестра и под светом настольной лампы что-то писала.
— Фройляйн, а нет ли у вас лекарства от головной боли?
— Вам плохо?
— Да, страшно болит голова.
— Потерпите немного, я приготовлю вам слабый раствор эрготамина.
— Это не морфий?
— Нет, это эрготамин. Морфий дают только раненым или во время операции ампутации конечностей. Ну, или в некоторых других случаях. Не беспокойтесь, он вам поможет.
— Ну, ладно, давайте его.
Девушка встала, подошла к медицинскому шкафу и, порывшись в его прозрачных недрах, достала упаковку с лекарством и, сделав нужную концентрацию лекарства, дала выпить его Шириновскому.
Выпив и не закусив, он пошёл обратно. Голова по-прежнему болела, но то ли общество молодой фройляйн помогло, то ли
