Окружающие беззаботно болтали или листали соцсети, но у Белла не было такой роскоши. Расслабление даже на одну секунду может стоить ему жизни или привести к разоблачению, и он не знал, что хуже.
Иногда он думал о том, чтобы раскрыть правду. Заявить, что он — единственный смертный на этой планете, и доказать свои слова, полоснув себя ножом по руке и продемонстрировав порез, который не затянется сам собой за несколько минут. Он был бы Избранным, Богом. Ему бы обеспечили безопасность, и Джаспер смог бы выдохнуть впервые за десять лет. Отдохнуть. Выспаться. Получить нормальный медицинский уход, а не заниматься самолечением.
У него мог появиться персональный рай.
Или он мог оказаться в новом аду.
Потребовалось целых три года, прежде чем энтузиазм человечества перед бессмертием угас. Ученые забили тревогу о перенаселении мира, где исчезла смертность, а уровень рождаемости остался неизменным. Пожилые, даже получившие физическую молодость, были истощены душевно. Уставшие от монотонной, не устраивавшей их жизни люди больше не могли наглотаться таблеток или повеситься, чтобы прекратить свои страдания. Внезапно вечная жизнь перестала казаться даром. Узнай они, что Джаспер избежал их участи, потребовали бы изучить его вдоль и поперек для нахождения ответа на вопрос: почему он? Под натиском верующих в спасение бог превращается в жертву.
Объявили посадку на рейс. Джаспер встал в конец очереди, чтобы избежать толкучки, но ему всё равно отдавили ноги. Только в самолете он позволил себе достать из сумки буклет с квартирами на продажу и на некоторое время отключиться от творящегося вокруг него хаоса.
Джаспера не устраивал вариант быть подопытным кроликом для ученых или жить в вечном (ох уж эти каламбуры) страхе. К счастью, он мог выбирать не из двух, а из трех зол.
Швейцария оставалась единственной страной, где еще помнили о человечности. Насилие пресекалось законом, и уровень преступности был даже ниже, чем до эры бессмертия. Никакой стрельбы для развлечения, никаких лихачей на дорогах. Место, где люди оставались людьми, а не превратились в ненасытных животных. И Джаспер надеялся, что сможет найти там свой дом.
Он оставил родным записку, в которой объяснил, куда едет, и пообещал часто звонить и писать. Прощаться с матерью и старшей сестрой, не обделённых бессмертием и рискующих пережить его, было невыносимо. Кроме того, существовала вероятность, что они не пустят его в другую страну. Мелисса Белл, всего за год до эпидемии потерявшая мужа, с поразительным рвением отнеслась к заботе о своем смертном сыне. Тот не мог выйти из дома, не получив от матери длинный список, что он должен и не должен делать — и всё равно, было Джасперу семь, шестнадцать или двадцать пять. Сестра, в отличие от матери, не проявляла чрезмерной заботы, но начинала рыдать каждый раз, когда брат просто резался о бумагу или жаловался на головную боль.
Всего час полета отделял его от нормальной жизни, лишённой страха, гиперопеки или причинения боли своим близким.
Он дошел до квартир, стоящих больше, чем он мог себе позволить (если и начинать новую жизнь, то с размахом) когда ожила система связи кабины пилотов и салона самолета.
— Дамы и господа, говорит капитан корабля, — сказал равнодушный мужской голос, разбавленный помехами. — Я вынужден сообщить, что у нашего самолета отказали двигатели. Мы делаем все, что в наших силах, но шансы избежать катастрофы минимальны. Через десять минут мы упадем в Ренне, Франция. Уважительная просьба не расходиться после регенерации и восстановления. Местные власти организуют трансфер в аэропорт. Заново покупать билеты не требуется. Приятного падения.
Джаспер нажал на кнопку вызова бортпроводницы, чтобы заказать бутылку самого дорогого спиртного напитка, который был на этом борту.
— Мы предъявим вам счёт после падения, — предупредила стюардесса.
Последний смертный на Земле, до смерти которого оставалось восемь минут, улыбнулся.
— Тогда давайте две.
Алиса Дж. Кей. НЕРОДНЫЕ
Последний раз мама была весёлой, когда к нам в гости пришли дядя Петя и тетя Юля. Тогда она приготовила на ужин свой фирменный пирог с рыбой. А после праздника настроение мамы снова испортилось.
Мама вообще редко была мной довольна.
«Весь в отца», — говорила она.
Вскоре мама от нас ушла. А я остался с отцом. С ним было весело, как бывает весело в сугубо мужской компании, но через некоторое время я понял, что мне чего-то не достаёт. Вроде бы всё у меня было, кроме прежней лёгкости. И я понял, что это делало меня ещё более похожим на отца.
Когда отец уехал в командировку, меня отправили к бабушке. Как выяснилось, мама тоже жила у неё. И я решил, что это отличный шанс, чтобы исправить наши отношения. Я рисовал ей картинки лучше всех ребят из группы, даже старался хорошо себя вести, но она, казалось, этого не замечала. Повторяла мне, что я неряха, как отец. Вообще-то она на всех злилась: иногда к нам приходил дядя Петя с цветами, но она выпроваживала его, говоря, что он ей надоел. А потом однажды мама отвела меня к врачу, потому что я постоянно дергал ногой. Врач прописал мне таблетки от «излишней возбудимости». И я их принимал каждый день, поле завтрака, лишь бы она была довольна. Не знаю, какой от таблеток был толк, но ногой я дергать не перестал, и мама заявила, что я никогда не исправлюсь. А на следующий день она не вернулась с работы.
Я спросил бабушку, когда придет мама, но бабушка ответила, что мама не придёт. Оказалось, что она в больнице. Позже бабушка рассказала мне, что мама ждет нового ребенка. Я просил: «У меня будет сестричка или братик?». Выходило, что сестричка. «Девчонок всегда больше любят, но это ничего», — подумал на это я.
Вернувшийся из командировки отец забрал меня домой.
Я спросил его: «У нас будет новый ребенок?». Отец покачал головой: «У меня новых детей не предвидится. У тебя будет сестренка. Сводная. Одна мама, но разные папы». Я спросил: «А кто её папа? Дядю Петю мама всегда выгоняла». Отец не ответил. Но потом я увидел дядю Петю с фингалом под глазом. Больше он с папой не здоровался и на
