А противнее всего, что я искренне хотел сделать его приятным для Динки. А оказывается — «все испортил».
Первый…
Сглатываю, облизывая губы. Мне кажется, на них остался ее вкус. И ощущение трепетных мягких губ. И внутри меня поднимается чувственная температура от этого воспоминания. Не просто поднимается, она шкалит!
Сжимаю челюсти. Бросаю взгляд в зеркало заднего вида.
— Дина, — цежу я. — Извини за грубость.
Равнодушно смотрит в окно.
Да и плевать… Это я извинился больше для себя. Я — не грубый. Я никогда не делаю ничего насильно. Это не мой путь. Мне нравятся другие игры. То, что было сейчас…
Царева опять стала свидетелем моих падений. Бесит зараза!
Нажимаю на кнопку зажигания, поворачиваю ключ. Выезжаю на дорогу. Молча едем домой. Телефон звонит, я даже не смотрю кто это. Вечер испорчен. Не хочу его продолжать.
Пытаюсь дышать ровно. Не получается. Почему стремно-то, вдруг?! Меня цепляет до чертей, что ей не зашло!
С внятным решением отвезти этот неадекват домой, и забыть как страшный сон, я за каким-то хреном, поворачиваю в сторону от нужного пути. Притормаживаю у хорошей кофейни.
Заставляю себя разжать челюсти.
— Кофе хочешь?
— Нет…
Закрываю глаза. Внутренности обваривает отвратительным ощущением. Словно мое головокружительно падение продолжается. Я снова делаю реверанс в ее сторону. И снова получаю по морде. Не так обидно, что по морде, как обидно, что сдержанно. Потому что меня кроет не по-детски!
Ну, хватит, Дагер! Пора на темную сторону… Там сильно проще жить.
Бью по газам, не рассчитав дистанцию шоркаюсь бортом тачки о монолитную урну.
Фак!
Дан меня сожрет…
Динка, вскрикнув, пристегивается ремнем.
— Водишь так же, как и целуешься, — фыркает тихо.
— Чего??
Ты бессмертная что ли, Царева?!
— Тебе то откуда знать — хорошо ли я целуюсь? — зло ухмыляюсь я. — Никто другой же не позарился. Да и кто бы говорил, вообще… Твоя неуверенная попытка ответить тоже не впечатлила. Но была засчитана. Она была! Так что ты или штаны надень, или крестик сними, Царева.
Но пикировки не случается. Дина отворачивается к окну.
Казалось бы, уже дно пробито. Но я начинаю чувствовать себя еще хреновее. Потому что этими словами, я обесцениваю то, что зашло мне.
А я не делаю так, вообще-то. Я ценю свои эмоции. И то, что их дает мне. А еще ты насильно девочек не целуешь, Рафаэль. Туше!
И еще: я чувствую ее сильнее себя в этой ситуации. Она открыто говорит о своих чувствах, я же как уязвленная малолетка отрицаю свои. Ненавижу слабости!
«Инфантильно», как бы сказал наш психолог. И «слабО», как облажали бы меня за это кикеры. Потому что им не слабо признавать свои.
«Какие, мать твою, еще чувства?!» — взрываюсь я.
Эмоции! Просто эмоции. Были бы чувства, я бы признал. Это надо разделять и не париться.
Все… Где мой долбанный дзен?!
Дзен не спешит возвращаться. Царева снесла его нахрен.
Снова едем молча. Подъезжаем к дому. Я гашу фары, чтобы меня не спалил дед. С брелока открываю штору гаража. Заезжаем внутрь. Паркуюсь по привычке практически наощупь, но как всегда — идеально. Идеально я вожу, Царева, ясно?! Впрочем, как и целуюсь!
В темноте открываю ей дверцу машины. Перехватываю из принципа ее руку, помогая выйти. Тяну к выходу. Сжимаю крепче тоненькие пальцы.
Бомбит нереально! Теперь из-за того, что наговорил ей. Зачем я грубил? Она же просто уязвленная девчонка. Наверное, потому что я и сам уязвленный мальчишка?
Господи… Как я попал в это дерьмо? Нахрена… Нахрена… Нахрена ты вернулась сюда?! Было же просто отлично без тебя!
На улице чувствую, как пытается выдернуть руку из моей. Не отпускаю. Довожу до угла дома. Резко разворачиваюсь. По инерции она врезается в меня. В груди вспыхивает! Легкие не хотят дышать ровно. Едва гашу порыв — поцеловать ее еще раз. Без всей этой лажи с провокациями. Просто — поцеловать.
Но меня так не устраивает, что «не предел мечтаний». Должен быть «предел»! Тогда — я подумаю.
И мы зло смотрим в темноте в глаза друг другу.
Ну, давай, Дагер! Либо ты финалишь это, либо реабилитируешь. Но что-то надо сказать. Иначе, ты эту жвачку будешь жевать бесконечно, с этой стремной незаконченной ситуацией.
— Дина… — начинаю я, еще даже не представляя в какую сторону меня сейчас снесет. — Хочешь совет?
— От парня, который пытается привлечь внимание девочки, целуя другую у нее на глазах? Неа. Не хочу.
- В смысле?
Осаживаюсь, не понимая — о чем речь.
О, мать твою! Доходит! Я ж просил ее подыграть с Устиновой!
Отобрав руку, идет к живой изгороди. А я обтекаю, увидев вдруг ее истерику немного под другим углом. Шлепаю себе удрученно ладонью по лбу.
Вот это дичь вышла!
— Дин! — окликаю в спину. — Не при чем здесь Устинова.
— Да мне все равно.
А мне — нет.
И меня потряхивает от желания догнать, оправдаться как-то… объяснить, что ее первый поцелуй «не испорчен». Едва сдерживаю себя. А когда она исчезает, психую, что не объяснился! А потом психую, что у меня вообще возникает такая потребность — объясняться с Царевой!
Уснуть не могу до утра. Ситуация не отпускает. И это прискорбно. Это финиш! Это жесть.
Глава 19. Бухенвальд и «Брак по любви» Рафаэль
Просыпаюсь от стука в дверь.
— Ммм… — мычу страдальчески в подушку. — Да.
— Уже восемь, Рафи.
— Оо… Спасибо, Серафима.
Воскресенье. Дед сегодня дома. И у нас семейный завтрак. Вставать поздно у нас непринято. «Еврейские мальчики» должны рационально распоряжаться своим временем. Дед не выносит праздность. Иногда закрывает на это глаза. Но сейчас точно не тот момент. Марк Давидович ждет от меня подвигов!
