посягать на Египет, ответить перед третейским судом за обиды Родосу. Эти требования никак не могли опираться на условия мира в Фенике[410] и показывают новые цели Рима – сделать Македонию зависимым государством[411]. Показательно, что Филипп пытался оправдаться, объясняя, что родоссцы первыми напали на него, но был грубо и бесцеремонно прерван римским послом (Polyb. XVI.34.5). Возмущенный Антигонид с царственным достоинством заявил, что желает мира, но если римляне начнут войну, то получат отпор (Polyb. XVI.43.7; Liv. XXXI.18). По Аппиану, Филипп сказал, что римлянам стоит держаться тех условий, которые они с ним заключили (Mac. IX), т. е. не вмешиваться не в свои дела. «Так был нарушен заключённый договор…», – добавляет Аппиан, считая виновным царя (ibid).
Инициатором и виновником войны был Рим, но в то же время и Филипп отнюдь не безвинная жертва. Проявляя агрессивность, он планировал создать державу в Эгеиде, поскольку Рим положил конец его мечтам править всей Грецией[412]. На переговорах в Никее у Филиппа потребовали вернуть те земли в Иллирии, которые он «post pacem in Epiro factam ocupasset» (Liv. XXXII.33.3). Здесь Ливий даёт дословный перевод Полибия (см.: Polyb. XVIII.1.14). С. Оуст вслед за М. Олло и П. Бэлсдоном даёт перевод не «после мира в Эпире», а «в соответствии с миром»[413]. Однако, как отмечают Дж. Ларсен и Д. Брискоу, такой перевод невозможен[414]. Он противоречит грамматике и логике. Приведённое там же требование вернуть Египту земли, «quas post Philipatorem Ptolomaei mortem occupavisset» (Liv. XXXII.33.4), нельзя перевести – «которые в соответствии со смертью Птолемея Филопатора захватил». Наконец, Полибий в таком случае должен был употребить греческое слово «kata», но не «meta». Поэтому единственно возможный перевод: «после мира… после смерти…».
Отсюда следует, что Филипп после Феники действительно захватил какие-то земли в Иллирии. Можно, однако, определённо утверждать, что они не входили в римский протекторат, – Филипп был заинтересован в сохранении мира с Римом и не стал бы так рисковать. С другой стороны, и римляне восприняли бы его вторжение в протекторат как немедленное возобновление войны. Очевидно, царь напал на «ничейные» нейтральные иллирийские земли, надеясь, что Рим занят Карфагеном и не обратит на это внимания. Но даже эту ошибку Антигонида трудно считать «обидами римским союзникам» и тем более основанием для войны. Не желая войны, Филипп, очевидно, по требованию сената очистил бы эти территории, а требования «restituenda» (Liv. XXXII.33.3) их Риму выглядит излишне категоричным, поскольку они и не были частью римского протектората.
Даже непризнания прав сената вмешиваться в восточные дела было достаточно для войны, но причины её кроются глубже. Приведённое Ливием обоснование войны – за нарушение мира с этолийцами и другими союзниками, отправление войск Ганнибалу, просьба Афин, обиженных Филиппом (XXXI.1), – несостоятельно. Обращением Этолии сенат пренебрёг, обиды союзникам весьма проблематичны, войск в Африку царь не посылал, а Афины вообще не были союзником Рима.
В историографии указываются четыре частных момента, ставших причиной войны.
1. Наиболее распространенное мнение – месть Филиппу за союз с Ганнибалом[415]. Это, безусловно, верно, но это не главное.
2. Союз Филиппа с Антиохом, опасение чрезмерного усиления Македонии и совместного похода царей на Рим[416]. Нам такой страх представляется сильно преувеличенным. Филипп, несомненно, казался далеко не таким страшным, как Ганнибал[417]. Сильной Македонии сенат не хотел – но и это не главное. В возможность объединённого похода царей едва ли кто верил.
3. Одна из причин войны – возрождение морского могущества Македонии[418]. Полностью отбрасывать это мнение нельзя, но флот царя был не настолько силён, чтобы представлять угрозу Риму. Это могло быть лишь третьестепенной причиной.
4. Защита союзников и слабых государств Востока[419]. Рим начал войну по просьбе Родоса и Пергама и «под сильным их давлением»[420]. Такая позиция не соответствует действительности.
5. Причина войны – борьба нобильских родов за славу. Войны желала антисципионовская группа, завидуя его славе и желая уравняться с ним во влиянии[421]. Её спровоцировала группа Сульпиция Гальбы[422] или Клавдия[423]. По этой же причине Сципион был против войны[424], и отказ комиций утвердить её подстроен Сципионом[425]. С другой стороны, напротив, утверждается, что войну начал Сципион[426]. Сами исключающие одно другого определения «авторов» войны показывают несостоятельность такого подхода.
Мнение промарксистски настроенной[427] М. Уэйзон отличается от всех предыдущих. Она полагает, что империалистическая агрессия не была причиной вмешательства Рима, сенат боялся контакта революционной Греции с недовольным населением Италии, а поскольку Филипп не мог контролировать Грецию, то римлянам пришлось действовать самим, чтобы усмирить Балканы и не допустить революции на Апеннинах[428]. Именно слабость царя вынудила Рим к интервенции, контроль над Грецией был установлен в интересах правящего класса, римляне вошли в союз с греческими олигархами[429]. Эта установка перекликается с позицией ряда советских учёных[430], но является устаревшей и безусловно ошибочной.
В.И. Кащеев справедливо предостерегает: нельзя ограничиваться только причинами единичными, частными[431]. Все причины имеют основой одну – растущую агрессивность Рима. Именно отсюда желание не дать царю усилиться за счёт слабых соседей. Грецию, самую слабую часть эллинистического мира, Рим сам хотел прибрать к рукам. Македония могла помешать – её следовало разгромить[432]. Причины войны лежат не столько в Македонии, сколько в Греции и Иллирии. После 206 г. до н. э. вопрос остался нерешённым: Филипп не смог вытеснить римлян из Иллирии, но и им не удалось сохранить все свои иллирийские владения. Царь примирился с таким исходом, римляне – нет! Цели сената узкоагрессивны: вернуть Атинтанию и устранить влияние Македонии в Греции. Цель Рима – не «завоевать Грецию»[433], на тот момент никто не ставил перед сенатом таких задач, а ослабить Филиппа и ограничить его власть Македонией[434]. Главным здесь был не страх перед усилением вероятных противников, а соперничество Рима и Македонии на адриатическом побережье[435]. Г. Бенгтсон, не веря в страх сената, признаёт римскую политику агрессивной[436]. У Рима не было легальных оснований для войны[437]. Лозунг защиты греческой свободы давал формальные основания для нарушения мира[438].
В 200 г. до н. э. консул сделал в сенате доклад о войне с Македонией. Уже после обязательных перед войной жертвоприношений, «кстати для возбуждения умов к войне» (Liv. XXXI.5), пришли письма послов об угрозе, которую якобы представляет армия Филиппа для Италии, и прибыли афиняне просить помощи. Появился благовидный предлог – им ответили: после раздела провинций царь получит войну (ibid.).
Однако народ, уставший от войн, отказался её утвердить (Liv.
