исчезло с его лица. Игорь Сергеевич широко улыбнулся и, сунув в руки ассистентки мегафон, быстро направился в указанном направлении. Верная помощница, повинуясь инстинкту, тенью последовала за ним…
А дело было в том, что на съемочной площадке, кроме киношников, появились еще несколько человек, чей вид явно показывал, что они не имеют ничего общего с десятой музой.
Это были хозяин и слуги. В прямом и переносном смысле.
Впереди, как и положено хозяину, шел Силантьев, рослый, представительный мужчина лет пятидесяти с небольшим. Ежедневные упражнения на тренажерах, обязательный бассейн, ненавистный теннис и выездка в манеже по воскресеньям так и не смогли скрыть выпирающее брюшко. Годы брали свое, а вместе с ними — и многократно проклятый живот. С каждым днем он все сильнее нависал над брючным ремнем и, казалось, говорил Силантьеву: «Что, брат, не помогают тебе хваленые европейские диеты? Нет?.. Вот то-то! Против природы не попрешь!..»
За хозяином шествовали слуги.
Четыре раскормленных «бультерьера» в отличие от Силантьева своих животов не стеснялись. Они ими гордились. Смотрите, кричали их полуторацентнеровые туши, смотрите, какие мы здоровенные, какие мы сильные, какие мы страшные! Охранники не скрывали того, что они вооружены, — то у одного, то у другого мелькал из-под мышки пистолет…
Но самое интересное, что во всем этом шествии было что-то неуловимо комичное, что-то фарсовое.
Ни хозяин, ни его слуги не вызывали должного уважения, хотя всем своим видом явно хотели показать, что принадлежат к высшей, так сказать, расе. Все отличительные показатели «расы» были налицо — и обувь от лучших фирм Европы, и «карденовые» пиджаки, и обилие пейджеров на поясах, и «шестисотовые» (как метко окрестил их сатирик) телефоны, зажатые в лапищах «бультерьеров». Однако ожидаемого почтения гости не вызвали…
Что-то здесь было не так. Но это «что-то» не поддавалось привычному объяснению. То ли еще Россия не доросла до «новых русских», то ли хозяева жизни не вошли еще в «цивилизацию» настолько, чтобы их уважали (любили или побаивались, это уж кому как нравится) по-настоящему. Скажем, так, как подростки во всем мире уважают героев американских боевиков…
В фигурах Силантьева и его охранников чувствовалось что-то фальшивое, что-то наигранное (и надо откровенно заметить — наигранное весьма и весьма плохо), что-то от провинциальной оперетки. Ну, идут себе, казалось бы, и ладно. Но ведь нет же! И идут не так, как надо. И посматривают по сторонам не так, как положено. И несет, честно говоря, от них за версту такой дешевизной, такой убогой местечковостью, что любой, даже самый непосвященный во все эти особенности игры в «новых русских», не удержится и скажет: «Ребята, это же пошло!» И будет прав. На все сто!
Силантьев и режиссер пожали друг другу руки, и Игорь Сергеевич, угодливо улыбаясь, принялся быстрой скороговоркой объяснять, что именно они сегодня снимают…
Дело в том, что Юрий Захарович Силантьев был одним из двух спонсоров этой картины. В наше время, когда кино, казалось бы, как промышленность, умерло окончательно, нет-нет да и возникали подобные фантастические проекты. Откуда? Почему? Зачем? Непонятно.
Объяснение могло быть только одним — Россия-матушка…
Скажите, пожалуйста, ну где, кроме России, могла возникнуть гигантская даже для нормального, развитого государства пятичасовая постановка «Орестеи», как это было, например, сделано Питером Штайном в Театре Советской Армии? А замысел и воплощение «Трехгрошовой оперы» силами сатириконовцев во главе с энергичными Райкиным и Машковым? Говорят, на эту постановку было затрачено не менее полумиллиона долларов. И это в то время, когда почти вся страна не получает вовремя зарплату!
Фантастика, скажете вы.
Россия, ответят вам. И опять будут правы…
Сам Силантьев, владелец сети мебельных магазинов в столице и области, сейчас бы толком и не объяснил, как это получилось, что он стал спонсором фильма. Было в этом жесте что-то купеческое, что-то от прежних времен, когда хотелось душе праздника и в прикуривании от тысячных ассигнаций не было ничего показушного. Захотел — сделал!
А во всем был виноват Гришка Крылов по прозвищу «Туши свет!», старый институтский приятель Силантьева.
Прославившись на всю Москву (и, естественно, при этом разбогатев до неприличия) тем, что одним из первых догадался и стал штрафовать, отвозя на «кладбище» неправильно припаркованные автомобили, шустрый Крылов решил во что бы то ни стало снять собственный фильм. Прославиться, так сказать, на века. Почему именно снять фильм, а не поставить, допустим, памятник Григорию Распутину (по иронии судьбы, Гришка по матери как раз был Распутиным), «Туши свет!» никому не объяснял. Захотелось человеку, и все! Остальное — дело техники. И денег.
А вот денег-то и не хватало…
— Нет, ты мне объясни, какая в этом проекте выгода, тогда я, может быть, и подумаю.
— Ты мне друг или кто?..
— И дай полный расклад — что, куда и откуда.
— Ты мне друг?.. Или кто?..
— А главное, чтобы все документы были подтверждены.
— Ты?.. Или кто?.. — Крылов хотел пояснить, что
он имеет в виду, но язык заблудился во рту и позорным образом предал. Вместо осмысленного вопроса получился какой-то конфуз. Крылову стало стыдно, и он опустил голову, едва не разбив при этом тарелку.
Вот уже третий час они сидели с Силантьевым в ночном клубе «Д’Артаньян» и вели этот странный разговор…
Наконец Силантьев согласился — упрямый и въедливый Крылов мог переубедить кого угодно (особенно в пьяном виде). Юрий Захарович все отдал на откуп приятелю, оговорив лишь одно условие, что фильм будет посвящен его, Силантьева, жене и это обязательно должно быть в титрах.
— На остальное мне глубоко наплевать! — сказал Силантьев.
— Юрка, брат, а как же сюжет?! — вскричал обрадованный Крылов. — Смотри, какие замечательные сюжеты есть у меня на примете…
Он стал рыться в бумажках, которые были разбросаны по гигантскому столу. Вообще, гигантизм был особой отличительной чертой Григория Крылова — он любил большое, обожал и боготворил. Поэтому и жена была у него настоящей великаншей (бывший капитан баскетбольной команды завода «ЗИЛ»). И трех дочерей он раскормил до неприличия, девки были под стать своей мамаше. И машина, на которой ездил Крылов, напоминала больше грузовик, чем обычный «Ниссан-Патрол».
— Вот, смотри!..
— Отстань ты от меня.
— Нет, ты погляди, погляди, какие имена! — возбужденно продолжал Крылов. — Они все мне написали по варианту. И Мережко, и Володарский, и Черных, и Рената Богородова…
— Кто это? — вяло поинтересовался Силантьев. — Какой еще Черных там? Какая, блин, Рената?
— Та еще тварь! — воскликнул Крылов. — Пришла сюда, себя показать, естественно. Худая, гибкая, как змея. Вся в каких-то паскудных блестках. Мне, говорит, ваших долларов не нужно. Мне, говорит, выпишите
