времени вывести Глашатая из игры. Но зачем тратить силы, если до окончания срока остались считаные дни? В общем, не знаю, какие интриги плетет драгоценный дядюшка, но отец умер за Ворона, как и было предначертано. Гибал уж точно не смог бы ему помешать. Нет, ситуация с отцом – лишь для отвода глаз. Скамья – вот подлинная цель. Гибал давно метил в Глашатаи. Он однозначно причастен.
– Но как ему это удалось? – нахмурился ты. – Почему кандидатуру твоего дяди одобрили, зная, что ты уже на подходе?
– В отсутствие аватара всякое случается. Пока он на месте, любой может воззвать к Ворону, а сам он сообщает свою волю, кому соблаговолит. Без вместилища беседовать с Вороном способны лишь избранные, а полученные ответы и назидания зачастую сложно расшифровать. Разумеется, он исполняет взятые ранее обязательства, но, случись беда, едва ли успеет вовремя вмешаться. Это при условии, что мы не напортачили и не восстановили его против себя. А вдруг… – Мават осекся, затаил дыхание. – А вдруг совету внушили, что отец давно планировал побег и я каким-то образом причастен? Или что я унаследовал слабость духа, вынудившую отца дезертировать? Вскоре все узнают об исчезновении Глашатая, сейчас крайне важно не выказать своей слабости. Гибал наверняка вооружился вескими доводами, а Радих проглотил их, точно молоко с медом. После Гибал поспешил к Зизуми – нельзя занять скамью, не заручившись одобрением Матери Безмолвных. Без ее благословения меня бы не назначали преемником! Но почему она не воспротивилась Гибалу? Не верится, что Матерь Зизуми приложила к этому руку, хотя без ее участия точно не обошлось!
– Не понимаю, – забормотал ты, – не понимаю, почему Ворон не ответил. Его ведь спрашивали.
– «Уже близится час возмездия», – процитировал Мават. – Весьма туманно, не находишь? Какое возмездие? За что?
– Все равно не понимаю! В чем трудность обратиться к Ворону сейчас?
– Пока аватар не вылупился, у него нет рта, чтобы ответить прямо. Тем не менее я намереваюсь спросить его лично.
– Ты говорил, это в твоих полномочиях.
– Да, в моих полномочиях как преемника. А если верить Гибалу, я пока числюсь таковым. – У Мавата вырвался горький смешок. – Пока.
– Так к чему медлить? Ворону известно, что здесь произошло и что сейчас происходит. Вот и пусть объясняет.
– Нечего объяснять. Гибал восседает на скамье, целый и невредимый. Ворон давным-давно обозначил, что такое под силу лишь подлинному Глашатаю. А Ворон изрекает только непреложные истины либо же своим могуществом делает собственные слова таковыми.
– Выходит, Гибал законный правитель. Ну и не мешай ему править. Преемником ты быть не перестанешь, мы тем временем вернемся на границу, будем воевать с вербами. А Глашатай пускай приносит себя в жертву.
– Осмелься мне заявить такое кто-нибудь другой, прихлопнул бы, как муху, – отрезал Мават. – Скамья по праву принадлежит мне, а не Гибалу. Как он на ней очутился? Я опозорю отца, если безропотно отступлю в тень и позволю Гибалу блаженствовать в статусе Глашатая.
Ты промолчал. Поколебавшись, Мават тяжело опустился в устланное подушками кресло и закрыл лицо руками.
– Не допущу, – глухо произнес он. – А какова Зизуми! – Мават поднял увлажнившиеся глаза. – Она же мне как мать.
Женщина, которая произвела его на свет, умерла при родах.
– Сочувствую, господин.
Мават утер слезы. Покачал головой:
– Лучше расскажи, как сам? Справляешься? Получается, бросил тебя на произвол судьбы. Прости, последние два дня мне было не до кого, даже не до разговоров. Тебе не докучали в трактире?
Он жестом указал на скамью, заставленную подносами и пустыми плошками. Ты покорно сел.
– Матушка Зизуми решила, что мне не место в трактире и определила меня на постоялый двор.
– Где поселились ксуланцы?
– Да. К слову, у них с собою змея. Диковинная, отродясь такой не видывал.
– Путешествуют в компании с богом? Любопытно, насколько могущественным. По-прежнему испрашивают дозволения пересечь пролив?
– Да. – Ты нахмурился, помешкал. – Они… Похоже, их всерьез занимает, пользуешься ли ты народной любовью… сколь многие жаждут видеть тебя на скамье.
Мават вновь горестно усмехнулся:
– Все ясно. Они подольстились к Гибалу в надежде, что теперь, будучи у руля, он удовлетворит их просьбу, однако натолкнулись на отказ. Ручаюсь, это совет ставит ему палки в колеса. Глашатай пользуется неограниченной властью. Творит, что душе угодно. Но если вопрос касается законов, негоцианства или войны, последнее слово остается за советом. Хм, из этого можно извлечь прок, надо только сообразить как. Больше никто не приставал к тебе с расспросами?
– Господин, меня поселили под одной крышей с распорядителем Дэра.
Мават нахмурил лоб:
– Он признал в тебе земляка из Энды?
– Вроде нет, – помедлив, отозвался ты и покачал головой. – Да и с чего бы? Просто ему наболтали, будто я родом из тех мест.
– Дай угадаю: он допытывался, не нужна ли мне помощь?
Ты кивнул, подтверждая правоту Мавата.
– Они с Радихом заклятые враги, однако ни у Дэра, ни у Энды не хватит ресурсов тягаться с Радихом. Но если новый Глашатай назначит его фаворитом… – Мават прервался, не докончив мысль. – Держи с ним ухо востро. Надеюсь, тебя кормят?
Резкая перемена темы ничуть не выбила тебя из колеи.
– Кормят, господин.
– Тогда отправляйся ужинать. Если кто-нибудь спросит, я по-прежнему в смятении. И не удивляйся моим поступкам в ближайшие пару дней. Только не вздумай делиться ни с кем своими подозрениями. Даже с Тиказ!
– Я не подведу, господин.
– Не сомневаюсь. А теперь ступай.
Ворон из Ирадена родом вовсе не из Ирадена. На первом освоенном мною языке фраза прозвучала бы нелепо. У ираденцев «принадлежать, составлять единство» и «происходить, быть родом» обозначается по-разному. Нельзя сказать, будто кальюты с сородичами путали эти два значения. Конечно нет, и, хотя выражали их единым словом, благодаря контексту путаницы никогда не возникало.
Если одно слово употребляется в разных значениях («принадлежать», «происходить»), невольно задумываешься: а велика ли между ними разница? Задумываешься: осознают ли ираденцы, что «принадлежность» и «единство» не всегда синонимы? По большей части они действительно взаимозаменяемы, но не всегда, не всегда. Наконец, задумываешься, не является ли мое собственное осознание продуктом несхожести наших языков и избытка у меня свободного времени для раздумий?
Так или иначе, как я уже говорил, Ворон из Ирадена вовсе не из Ирадена. Откуда он родом, неизвестно. Полагаю, с южных гор. Но точно не с крайнего севера. Где бы ни была его родина, Ворон покинул ее либо в поисках лучшей доли, либо под давлением обстоятельств, вынудивших его перебраться в суровые северные края.
Сказывали мне однажды: решив угнездиться в будущей Вастаи,
