Кэтрин не была полностью уверена в таком толковании, но все же выдохнула и позволила себе немного расслабиться.
— Надеюсь, ты прав.
Энтони улыбнулся и поцеловал жену.
— Кроме того, даже если наступит конец света, — сказал он, — мы с тобой непременно спасемся.
Энтони и Кэтрин, как и весь остальной мир, не сразу осознали, что нити сообщают правду. Открыв в конце концов коробки и обнаружив нити значительной длины, обещавшие им обоим по меньшей мере восемьдесят лет жизни, они поняли, что получили чудесный дар — вознаграждение за веру.
В церкви в следующее воскресенье они поблагодарили за дар судьбы и попросили наставлений на предстоящую долгую кампанию. Кэтрин даже надела свой счастливый костюм — малиновую юбку и такой же пиджак, который сочетался с цветом любимого галстука Энтони и в котором она становилась похожа на молодую Нэнси Рейган. Это был тот самый костюм, который она надела холодным январским утром, когда Энтони привели к присяге в Конгрессе, и тот самый, который она сексуально стягивала всякий раз, когда они с мужем исполняли в постели роли мистера и миссис Президент.
Пока священник за кафедрой заверял прихожан, что Бог проведет их через это бурное время, а Кэтрин послушно кивала, Энтони вознес молитву о том, чтобы их длинные нити стали только началом, предвестником еще более великих событий.
В марте, апреле и мае небольшой предвыборный штаб Энтони продолжал агитировать, писать в «Твиттере» и опрашивать избирателей, в то время как большая часть мира раздумывала, как реагировать на произошедшие необратимые изменения. И несмотря на неудовлетворительную явку избирателей, Энтони настаивал на продолжении своих митингов и выступлений. (В конце концов, именно родственники его жены подписывали большинство чеков.)
Энтони женился на Кэтрин Хантер, в которую влюбился еще в колледже, в поместье ее семьи площадью триста акров в Вирджинии почти двадцать пять лет назад, когда только занял должность прокурора в окружной прокуратуре, а она стала членом правления организации «Дочери американской революции», и оба одинаково жаждали от жизни большего.
И сейчас они стояли на пороге свершений.
У Энтони и Кэтрин не было детей, но с самого начала кампании, в феврале, члены семьи Хантер посещали почти все мероприятия Энтони. (Это было особенно полезно, когда Кэтрин удавалось убедить своего племянника Джека Хантера выступить вместе с ними на сцене — двадцатидвухлетний армейский курсант в отглаженной форме одним своим видом напоминал избирателям, как охотно и бестрепетно Энтони поддерживает войска.)
Но, отдавая должное помощи семьи Хантер, Энтони знал, что его предвыборная кампания с трудом перекрикивает новости о нитях и голоса более известных кандидатов, и, по мере того как приближалась весна, Энтони ждал чего-то — чего угодно. Катализатора, в котором отчаянно нуждалась его кампания.
И в конце мая он дождался.
Одна из волонтеров избирательной кампании, пожилая женщина по имени Шэрон, сказала своему руководителю, что ей нужно поговорить с Энтони и Кэтрин напрямую.
Когда они встретились в офисе, Шэрон объяснила, что ее дочь учится в колледже с Уэсом Джонсоном — младшим, девятнадцатилетним сыном сенатора от штата Огайо Уэса Джонсона — старшего, который в настоящее время является кандидатом, по результатам голосования опережающим Энтони.
— Мир тесен, — заинтригованно заметила Кэтрин.
— Да, моя дочь дружит с девушкой Уэса-младшего, и она говорит, что отцу Уэса осталось совсем недолго, — сказала Шэрон. — Уэс в отчаянии. Сын, а не отец. Хотя я представляю, что отец, должно быть, тоже не рад.
Глаза Энтони сузились, он уже перебирал в голове возможные варианты.
— Новость, конечно, ужасающая, — бесстрастно обронил он.
— Трагедия, — добавила Кэтрин.
— Но мы признательны, что вы поделились с нами. — Энтони пожал руку Шэрон.
Как только Шэрон с руководителем ушли, Кэтрин повернулась к мужу.
— Не знаю, как ты, но я считаю, что мы обязаны сообщить нашим согражданам, что если они изберут Уэса Джонсона президентом, то он вполне может умереть на посту.
— Нам придется действовать осторожно, — предупредил Энтони. — Но как только об этом станет известно, Уэс, конечно, будет вынужден выйти из гонки.
Кэтрин радостно обняла мужа.
— Ты был прав, дорогой, — сказала она. — Бог на нашей стороне.
БЕН
Наконец-то Бен смог снова сосредоточиться на работе.
Возможно, его друг Деймон был прав, и группа поддержки стала отдушиной, в которой он нуждался, добавила ему в жизни впечатлений. В воскресенье вечером Бен был коротконитным, но с понедельника по пятницу, сидя в безопасности за стеклянными стенами офиса, входил в образ влиятельного архитектора, каким был до появления коробок.
В понедельник утром Бен прошел мимо модели университетского научного центра, который вот-вот должны были начать строить, и оказался в личном кабинете со всеми атрибутами успеха: эргономичным креслом, столом с регулируемой высотой, видом с двадцать седьмого этажа. Под началом Бена работала команда молодых архитекторов, которые надеялись стать его коллегами лет через пять. И все, что он сделал, чтобы добраться до этого места: зубрил таблицу умножения на кухне с отцом, уходил из бара до десяти вечера, чтобы вовремя подать документы в аспирантуру, даже многие часы, проведенные наедине с детским этюдником, — все это стоило того. Если бы Бена несколько лет назад спросили на собеседовании, где он хотел бы оказаться к тридцати годам, он описал бы именно такое будущее.
Странно, но в этой части жизни Бен чувствовал себя таким собранным, решительным, даже победителем, в то время как все остальное в его жизни рушилось. Письменный стол казался голым, ведь там больше не было его фотографии с Клэр. Иногда Бену казалось, что он до сих пор краем глаза видит это фото: они вдвоем бездумно улыбаются на пирсе в Кони-Айленде.
Бен наклонился и достал из внутреннего кармана стоявшего под столом портфеля лист бумаги, зажав его большим и указательным пальцами. Это было письмо, которое они с Морой обнаружили в задней части классной комнаты накануне вечером, с загадочным ответом от Э.
Отчасти Бен задавался вопросом: не разыгрывают ли его? Возвращение в среднюю школу наводило на мысль, что письмо, возможно, всего лишь жестокий розыгрыш одного из товарищей по группе, как в тот раз, когда в старших классах игроки в лакросс вытащили батарейки из калькуляторов Бена и его товарищей по команде прямо перед конкурсом Математической лиги. Но Бен уже не был тем занудой. Одного взгляда на его кабинет было достаточно, чтобы в этом убедиться. И он просто не мог поверить, что кто-то из членов группы поддержки мог так над ним подшутить. Их связывало нечто особенное.
Именно поэтому единственное объяснение, к которому пришел Бен по долгому размышлению, заключается в том, что кто-то из сотрудников школы нашел его письмо и написал ответ.
