просто проскользнуть, но во мне все еще туго, и в какой-то момент Князь утыкается мне в волосы, а зайдя наполовину, он перекидывает и вторую мою ногу и с рычанием просто насаживает меня на себя.
В отличие от Раевского я не визуал, а кинестетик. И прямо сейчас я схожу с ума! То, как он прерывисто и горячо дышит мне в ухо, заводит меня сильнее всех прикосновений. Половыми губами при каждом толчке я чувствую жесткие паховые волоски. Кожа Раевского такая плотная, что мне просто физически хочется оставить на ней отметины. Но он прислоняет меня к стене, прижимая одной рукой мои бедра к себе, а второй удерживая мои руки у меня над головой.
Я слышу голос Раевского, он что-то мне говорит, но шумит вода, и шумит у меня в ушах, и я разбираю только часть слов:
— Не зачем, Лиза, а за что… Как ты посмела носить этот уродливый костюм для меня, пряча свое тело?
Он делает глубокий толчок:
— Это за то, что для других ты наряжаешься. О, я посмотрел на эти тряпки в твоем шкафчике!
Еще один толчок, словно Князь меня наказывает.
— За то, — еще толчок уже более резкий, — что улыбалась всем кроме меня.
Я пытаюсь понять, что он имеет ввиду и охреневаю от непоследовательности Князя. Не улыбаюсь — плохо, декольте низкое — плохо. Кажется, мы наконец перешли на «ты». Но связные мысли быстро улетучиваются, потому что с каждым проникновением, я возношусь все выше.
— За туфли, — еще одно острое погружение. — Ты думаешь, я их не видел и не знаю, кто тебе мог прислать? Мой братишка слишком многого хочет! Он не окажется в твоей норке быстрее меня, ты не будешь стонать под ним!
Я уже почти не соображаю.
— За кофе, который ты мне не предложила, Лиза!
И дальше я уже не слышу ничего, мир рассыпается осколками.
Глава 16. Безжалостный
Прихожу в себя уже на разобранной постели. Я укутана одеялом до самых ушей. Это и к лучшему, потому что в комнате так холодно, что кончик носа замерз. Неохотно шевелюсь в теплом уютном коконе. О. Голова замотана в полотенце. Страшно представить, что у меня сейчас творится с волосами. В том, что под одеялом я абсолютно голая, у меня нет никаких сомнений, даже проверять не стану.
Стараясь не показывать, что уже проснулась, осторожно поворачиваю голову и смотрю на Раевского сквозь опущенные ресницы. Он лежит рядом, заложив одну руку за голову, и читает что-то с телефона, который держит другой рукой. Судя по всему, ему не холодно вовсе, так как его стратегические места прикрывает только шелковая простынь. Впрочем, я тут же вспоминаю, насколько он горячий. В прямом смысле слова. Будто вместо крови у него течет жидкий огонь.
Как я не притворяюсь, но Раевский, непонятно как, все равно понимает, что я проснулась.
— Очень непрофессионально, Лиза, засыпать посреди работы, — произносит он, не отрываясь от экрана.
— Это — не моя работа! — огрызаюсь я. — Это часть сделки. Будем считать, что я компенсировала фальстарт.
Он с интересом переводит взгляд на меня.
— Что ж, справедливо. Есть хочешь?
Мы все еще на «ты», машинально отмечаю я.
— Да, — решила не церемониться. И так пообедать нормально не смогла, а потом и без ужина осталась. Еще и эта постельная акробатика. Я задумываюсь. Нет. Не постельная, а застольная. И душевная. Черт побери! О чем я думаю?
Кошусь на наручные часики, повезло, что водонепроницаемые. Уже девять часов. Ничего себе это я отрубилась почти на час. Хотя ничего удивительного. Стресс, переутомление… И тут я напрягаюсь. В душе Раевский не использовал защиту!
— Ты… ты же не кончил в меня? — паникую я.
Он отрывается от экрана телефона, в котором что-то сосредоточенно тыкает, и как-то странно на меня смотрит. Некоторое время молчит, нагнетая обстановку, но потом все же отвечает:
— Нет, я в тебя не кончал.
Я с облегчением откидываюсь на подушку. Как-то сразу многое кажется не таким уж и важным на фоне того, что я могу незапланированно стать матерью-одиночкой.
— Что делаешь? — уже спокойнее уточняю я.
— Еду заказываю, — бурчит Раевский.
— А меня спросить? — поражаюсь я его тоталитаризму.
— Тяжелой еды не дам, выбирай легкую пищу.
Я капризно требую стейк или пасту с морепродуктами. Раевский смотрит на меня и хмыкает:
— Салат и суп.
У меня вытягивается лицо. Ну не жадина же он? Я вообще-то никогда не страдала от отсутствия аппетита, а сейчас и слона съесть готова, а мне предлагают травку!
Оценив выражение моего лица, Раевский снисходит до объяснений:
— Я вовсе не горю желанием смотреть, как ты наелась и опять уснула. Терпи, это жертвы, на которые тебе придется пойти, чтобы выполнить свою часть сделки.
Удивительно, я уверена, что с моей стороны условия сделки исполнены. Я бы даже сказала, перевыполнены.
— Но так и быть, я сварю тебе кофе. Да, из эгоистичных соображений, но ты должна проникнуться, насколько ты ценный сотрудник.
Не стесняясь своей наготы, Раевский встает с постели, позволяя простыне соскользнуть с него. А чего ему, собственно, стесняться? Длинные сильные ноги, узкие бедра, грешная задница и узкая талия. Мой взгляд воровато скользит выше: широкие плечи, мощная шея.
Я напрягаюсь, вспоминая все несовершенства своей фигуры. Нет, я, конечно, вполне ничего, но какая женщина будет уверена в себе на все сто процентов?
Только вот, когда Князь начинает свои сексуальные игры, я напрочь забываю о стеснении, словно он меня гипнотизирует своим взглядом.
Он и впрямь приносит мне чашечку кофе. Я приподнимаюсь на постели и стаскиваю с головы сыроватое полотенце. Волосы уже подсохли, но пряди, которые падают мне на грудь, еще немного влажные, холодные и слегка вьются. У меня так всегда, если не сушить фоном.
Выпрастывая вторую руку, обеими принимаю горячую чашку. Отхлебываю и морщусь. Восхитительный аромат, но пить это невозможно. Кофе сварен на вкус Князя. Горечь и аромат. Осматриваюсь в поисках места, куда можно пристроить чашку.
— Ох не ценишь ты, Лиза, моего к тебе отношения, — усмехается он.
Я решаю помалкивать. Да уж, мои вкусы, видимо, не достаточно эстетские. Мне бы сюда молока, сахара и специй.
— В любом случае, я свое гостеприимство проявил, и теперь готов вернуться к нашей сделке.
— Но скоро ведь появится курьер, — протестую я.
— Ничего, успеем. Ты, Лиза, очень быстро приходишь к финишу, оставляя меня трудиться, поэтому сейчас твоя очередь меня порадовать.
Я недоуменно смотрю на него. Что еще я могу такого сделать? Я должна
