Он сделал ударение на слове «решила», как подчеркнул бы его на письме, и Мегрэ вспомнил, что его собеседник уже неоднократно выделял подобным образом слова в своей речи.
Не прочитал ли он в каком-нибудь трактате по психологии, что настойчивое подчеркивание слов часто является признаком…
Но он отказывался оценивать разговор под этим углом.
— Вчера утром вы пришли сказать мне, что опасаетесь за свою жизнь. Рассказали о поведении вашей супруги, изменившемся некоторое время назад, о токсичном продукте, обнаруженном вами в кладовке. Вы также сказали мне, что неоднократно испытывали недомогание после приемов пищи. В этот момент меня вызвали к директору, и наш разговор не получил продолжения, поскольку вы ушли, не дождавшись меня. Полагаю, вы собираетесь сообщить мне и другие детали.
Мартон улыбнулся немного грустной улыбкой незаслуженно обиженного человека.
— Существует манера задавать вопросы, которая очень затрудняет ответы на них, — заметил он.
Мегрэ чуть не завелся, поскольку решил, что ему преподают урок, который, как он чувствовал, заслужил.
— Но, черт подери, не собираетесь же вы мне сказать, что пришли сюда без конкретной цели? Вы намерены подать заявление относительно вашей жены?
Мартон покачал головой.
— Вы ее не обвиняете?
— В чем? — спросил он.
— Если сказанное вами вчера правда, вы можете обвинить ее в покушении на убийство.
— Вы в самом деле считаете, что это даст результат?
Какие у меня доказательства? Вы и то мне не верите.
Я передал вам образец фосфата цинка, но ведь я мог сам спрятать его в шкафу, где хранятся швабры. Из факта моего добровольного визита к невропатологу сделают вывод, что я не совсем здоров психически или, еще вероятнее, что я пытаюсь выглядеть таковым.
Это был первый раз, когда перед Мегрэ сидел подобный посетитель, и комиссар не мог не изумляться, глядя на него.
Каждый ответ, каждый новый жест сбивали его с толку. Он безуспешно искал прокол, слабое место, а оказалось, что на место поставили его.
— Моя жена наверняка рассказала вам о моей неврастении. Еще она должна была вам сказать, что, когда вечерами я вожусь со своими моделями и задуманное не получается, у меня случаются настоящие истерики со слезами…
— Вы рассказывали об этом доктору Стейнеру?
— Я ему все рассказал. В течение часа он задавал мне вопросы, о которых вы даже не подумали.
— Ну и что?
Он посмотрел Мегрэ прямо в глаза:
— То, что я не сумасшедший.
— И тем не менее убеждены, что ваша жена намерена убить вас?
— Да.
— Но не хотите, чтобы мы возбудили дело?
— Это ничего бы не дало.
— И защиты для себя тоже не просите?
— Зачем?
— Тогда я еще раз спрашиваю вас: зачем вы здесь?
— Для того чтобы вы знали и, если со мной случится несчастье, не верили в естественный характер моей смерти. Я много читал об отравлениях. По мнению ваших же экспертов, из десяти происходящих криминальных отравлений девять остаются неизвестными полиции.
— Где вы это вычитали?
— В одном полицейском журнале.
— Вы на него подписаны?
— Нет, читал в библиотеке. Теперь я могу вам сказать последнее: я не собираюсь сидеть сложа руки.
Мегрэ вздрогнул, почувствовав наконец, что прикоснулся к сути дела.
— Что конкретно вы хотите сказать?
— Во-первых, приму свои меры, об этом я вам говорил вчера. Во-вторых, именно из-за приведенных вам статистических данных я не стану доверять официальному правосудию и, если успею, свершу правосудие сам.
— Должен ли я понять вас так, что вы опередите вашу жену и убьете ее?
— Перед смертью, разумеется, но лишь после того, как она подсыплет мне яд. Очень немногие яды вызывают мгновенную смерть, и все их очень трудно достать. Таким образом, между моментом, когда я узнаю, что она осуществила свой замысел, и моментом, когда потеряю способность действовать, пройдет некоторое время. У меня дома есть револьвер, он постоянно заряжен. Кстати, он официально зарегистрирован, можете удостовериться в мэрии.
Моя жена об этом знает, поскольку он у меня уже несколько лет. Вот только с некоторых пор прячу его в таком месте, где она его не найдет. А она искала. И ищет до сих пор…
Бывали моменты, когда Мегрэ казалось наилучшим выходом отправить этого человека прямиком в медсанчасть изолятора временного содержания.
— Предположим, сегодня вечером, через полчаса после ужина, вы почувствуете боли в желудке?
— Не бойтесь, месье Мегрэ. Я способен отличить симптомы отравления ядом от несварения желудка. Кроме того, мой желудок всегда работал отлично.
— Но если вы заподозрите, что вас отравили, вы начнете действовать?
— Если почувствую, то без колебаний.
— Вы выстрелите?
— Да.
Звонок телефона показался комиссару необычно громким в этой комнате, где установилась тяжелая, напряженная, какая-то нездоровая атмосфера.
— Это Люка, патрон…
— Да…
— Не мог доложить раньше, потому что не хотел оставлять ее одну на набережной…
— Кого?
— Женщину… Я вам сейчас объясню… Мне пришлось ждать, пока мимо пройдет кто-нибудь из коллег, чтобы передать наблюдение ему, а сам я поднялся позвонить вам… Меня сейчас заменяет Торранс…
— Короче. И не кричи, а то трубка взорвется… Понял ли Мартон, что речь косвенно идет о нем?
— Понял, патрон! Значит, так! Жанвье указал мне на вашего субъекта, когда тот выходил из магазина… Я сразу сел ему на хвост, а Жанвье остался на остановке ждать автобус…
— Дальше!
— Пока мы шли в толпе, а она в этот час плотная, сами знаете, я ничего не замечал. А когда пересекали двор Лувра и на набережных понял, что я не единственный пасу его…
— Продолжай.
— За ним по пятам шла женщина… Думаю, она меня не заметила, но не уверен… Она дошла за ним до набережной Орфевр да так там и стоит, в сотне метров от входа…
— Опиши…
— Нет нужды. Когда мимо проходил Торранс и я попросил его последить за ней, я поднялся сюда и попросил Жанвье выйти взглянуть на нее. Все-таки он занимается этим делом. Он только что вернулся и стоит рядом со мной… Передать ему трубку?
— Да.
— Алло, патрон… Это свояченица, Дженни…
— Ты уверен?
— Уверен.
— Она тебя не узнала?
