Книга Повелитель вещей - Елена Семеновна Чижова

Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 77

сорят деньгами направо-налево. Но кто им дал право притеснять простых, таких же, как она, тружеников, которые живут от зарплаты до зарплаты?.. Мысли путались, метались в поисках выхода. Но пока шла к метро, она сумела их распутать: «Чем ломать голову, подойду к Василию… или к Виктории Францевне». Уж они-то наверняка знают, во что это бешенство выльется лично для нее…

Вооружившись пылесосом и мокрой тряпкой, Анна подходит к бухгалтерии, открывает дверь – и прямо с порога понимает, что выбрала не лучшее время. В бухгалтерии снова спорят. Вздохнув, она думает: «Ладно. Пускай сперва доспорят». Какая разница, о чем?.. О каких-то жертвах и палачах.

– Вы, дорогой Василий, как себе это представляете? По-вашему, сколько должно пройти поколений, чтобы такие смертельные раны затянулись? Без шрамов, без следа, будто ничего не было…

Прислушиваясь краем уха, Анна обтирает мокрой тряпкой цветочные горшки – если их не обтирать и не мыть поддоны, на подоконниках остаются желтоватые пятна, такие въедливые, что никакой тряпкой не возьмешь…

– Знаем, знаем! Любимая тема для вас и ваших либеральных единоверцев: четыре миллиона доносов! Ну и где они, эти мифические доносчики? Сто лет как кости их истлели… – Василий замолкает, словно задумывается. – Говорите, весь советский народ делится на палачей и жертв… Окей, давайте проверим… Вот вы, Анна Петровна?

– Я? – Анна испуганно оборачивается.

– Вы, именно вы. К кому себя причисляете? К жертвам или, простите за грубость, к палачам?

– Я… ни к кому…

– Заметьте, не я это сказал, а она – простая русская женщина. Ради которой этот ваш бардак и задумывался. Ах, ну да! Вы ж хотели как лучше! Может, и хотели, а что в результате? Развалили великую страну! Кстати, я, – Василий картинно тычет себя в грудь указательным пальцем, – по этой вашей градации несомненная жертва. Мироздания, рухнувшего в тартарары.

– Каким это боком, Васенька? В девяностых вы в школу еще ходили.

– Вот именно! Ходил. И мечтал. Вырасту, стану…

– Космонавтом. – В дверях возникает секретарша начальника. – Или нет, погодите, сама догадаюсь. Оператором башенного крана. А чо, прикольная работенка, дед у меня полжизни отмантулил.

– Смейтесь, смейтесь, растравляйте старые раны… Я, да будет вам известно, в корабелку думал поступать.

– Отличный план. Наш Вася – главный по корабликам! – Секретарша кладет на стол Виктории Францевне пачку документов: – Антон Ефимыч просит побыстрее, – и уходит, балансируя на тонких каблучках.

Василий вытягивается в струнку. Дурашливо отдав честь, кланяется ей вслед.

Давая волю раздражению, Анна думает: «Кто дал ему право называть меня простой женщиной – меня, учителя с многолетним стажем…» Она уже рада, что не поступила опрометчиво, обратившись к нему за советом. «Паяц. Негодный мальчишка. Такого мне насоветует, потом всю жизнь разгребать – не разгрести…»

Дождавшись обеденного перерыва – улучив момент, пока главный бухгалтер Виктория Францевна еще не ушла, – Анна подходит к ней со своим вопросом. Ее охватывает робость. Ведь речь не о ее – личных – деньгах, а о чужих, банковских, государственных, которые она преступно растратила – и теперь ей страшно в этом сознаться.

От суммы, которую она, волнуясь и от волнения забыв упомянуть про карту, произносит шепотом, брови главного бухгалтера ломаются домиками и ползут вверх.

– У вас… – Виктория Францевна спрашивает участливо, – неприятности? Кто-нибудь заболел? Мать?

В ответ Анна с готовностью кивает. Не потому, что надеется избежать ответственности, – но ведь мамочка и вправду нехороша.

– Понимаю и искренне вам сочувствую… Все мы рано или поздно через это проходим. Лекарства, больницы, сиделки… Сейчас не лучшее время для матпомощи, но я, разумеется, попробую. Переговорю с Антоном Ефимовичем. Попытаюсь согласовать. – Виктория Францевна помечает у себя в блокноте. – А уж пойдет ли он на это – одному богу известно.

– Богу? – На мгновение Анне чудится, будто она стоит перед старым советским телевизором.

К счастью, Виктория Францевна понимает ее по-своему:

– Вот и правильно. На бога надейся, а сам не плошай. Нельзя в вашем положении унывать. Надо взять себя в руки и держаться…

«Все-то она знает – что можно, что нельзя». Как и другие, не относящиеся к делу мысли, эта раздраженная мысль мелькнула и ушла.

II

Время от времени, словно всплывая из виртуальных глубин на поверхность, он приглядывался к своей затурканной матери – к ее вязкой неосмысленной жизни, до краев наполненной ежедневными делами и хлопотами; взятые вместе, они не приводят к результату, к какой-никакой, но все же осознанной цели. Жалкая реальность бесцельного существования – вот самое страшное, что он не желал вслед за нею повторить. Годам к восемнадцати сделал окончательный вывод: человек, не имеющий ни малейшего понятия о том, что такое компьютер, с грехом пополам ладящий с мобильным телефоном (притом старым, кнопочным, из первых моделей), – о каком стратегическом уме тут можно вести речь! Ладно, Павлик останавливал себя – он, выросший сын, благодарен ей за все, что она для него сделала. Что могла, то и сделала. Пусть бы только отстала, не лезла с нравоучениями. На ее счастье, ему хватает ума не париться, относиться к ним как к белому шуму, пропускать мимо ушей. Если отвечать – коротко. Или молчать.

Разве он виноват, что мать не понимает юмора! Тупая учительская привычка: все сказанное принимает всерьез. В этом ее коренное отличие от бабки. Уж та-то как скажет – а потом думай-гадай над ее словами. Верти их, лукавых, так и эдак.

В бабке ему всегда мерещилось второе, а то и третье дно. С самого детства, когда они оставались вдвоем, он следил за нею, как за сильным противником, за которым нужен глаз да глаз (словно в хорошо продуманной и просчитанной игре, где на стороне противника действуют скрытые, но в любой момент готовые обнаружить себя силы, – сравнение с компьютерной игрой пришло позже, когда он сам, безо всяких посторонних подсказок, понял, как это работает: пальцы бегают по клавишам, пока ты с неослабевающим вниманием следишь за игровым полем). За теми, кто выскакивают наперерез.

Когда бабка отдавала приказ: «Гулять», – даже тогда можно было ждать подвоха: сколько раз он уже стоял в прихожей в пальто и валенках, оставалось надеть шапку и повязаться колючим шарфом, но прогулка ни с того ни с сего отменялась, поступал другой приказ: «Раздевайся», – и пока он, кряхтя и наступая себе на пятки, стягивал негнущиеся валенки, бабка, не проронив больше ни слова, уходила к себе.

С матерью ничего подобного не было и быть не могло. Мать – пикча, плоская картинка: сколько ни смотри, не изменится – какая есть, такой всегда и будет (мать он по-своему жалел).

А еще ему нравилось бабкино лицо. Непреклонное. Он понял это раньше, чем узнал, что такое слово существует, – с бабкой у него часто так бывало: то, что потом оказывалось важным, он

Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 77