не сейчас, — отрезал Диего, подхватывая ее под локоть и уводя по гравийной дорожке к дому. — Надо поговорить.
— О чем? — Изабель недоуменно оглянулась на меня.
— Вельдана купила раба.
— Раба? — ее брови взметнулись вверх. — И когда это она успела? Разве вы уже были на невольничьем рынке? Ведь планировали только завтра…
— Она купила раба прямо на Арене. Бойцового, — Диего выразительно посмотрел на мать.
Та ахнула, прикрыв рот веером.
— Но… зачем тебе бойцовый раб, милая?
— Телохранителем будет, — мрачно ляпнула я первое, что пришло в голову. — Пожалуйста… пусть о нем позаботятся! Ему нужен доктор!
— Конечно, дорогая, о нем позаботятся. Хорхе! — окликнула она притаившегося за кустом олеандра управляющего.
Я испуганно отшатнулась и запротестовала:
— Нет! Не смейте его бить!
— Никто не собирается его бить, дорогая. Ведь он еще не успел провиниться, верно? — ласково погладила меня по руке Изабель. — Как ты и просила, Хорхе о нем позаботится. В конце концов, кому-то надо убедиться в том, что он не опасен.
— Он не опасен, — бездумно огрызнулась я, не совсем, впрочем, уверенная в собственных словах.
— Не волнуйся, Вельдана. Ступай наверх, приведи себя в порядок, а я велю накрывать на стол… ведь вы наверняка голодны!
Почему-то я чувствовала себя настолько измотанной, что с трудом дотащилась на верхний этаж до своих покоев. Мне едва хватило сил, чтобы отсчитать положенные по договору золотые и передать их через Сай посыльному дона Вильхельмо.
После этого я мешком рухнула на кровать, и когда Сай вернулась, то с трудом сумела меня раздеть.
— Ох, госпожа, — тихонько пискнула она, прикладывая ладошку ко рту. — Ваше новое платье!
Увы, верхнее кружево платья было безнадежно испорчено, когда за него ухватился распорядитель боев на Арене.
— Ничего, — утешила я девушку, — не в платьях счастье.
— Вы… — начала было Сай, но осеклась.
— Что?
— Нет, ничего. Простите, госпожа, — Сай тут же опустилась на колени и виновато склонила голову.
— Нет уж: начала, так говори. И не бойся, я не стану тебя бить или выдавать Хорхе. Говори свободно, что думаешь.
— Я только хотела сказать… госпожа, это не мое дело, и вы вправе наказать меня за длинный язык…
— Да говори уже, Сай, не томи!
— Я только хотела сказать, что сегодня вы не выглядите счастливой.
— А раньше выглядела? — я горько усмехнулась.
— Раньше — да, — неуверенно моргнула Сай.
— Ладно уж, — вздохнула я. — Помоги мне доползти до ванны, едва держусь на ногах.
— Что случилось?
— Ох, Сай… я купила раба.
Пока девушка натирала меня душистой пеной, я рассказала ей все от начала до конца. И заметила, как дрожит в ее руке мыльная морская губка.
— Бойцовый раб? Но… они очень опасны, госпожа.
— Да чем же они отличаются от других рабов?
— Они… беспощадные… дикие… и сильные… ведь вы сами говорите, что этот человек убил столько людей и победил в битве!
— И что? По-твоему, он не заслуживает жизни? — я нахмурилась.
Не ожидала от Сай такой реакции.
— Простите, госпожа, — рабыня задрожала еще сильнее и снова упала на колени, — я вовсе не то имела в виду…
— Ох, перестань все время биться коленями об пол, — поморщилась я. — При мне можешь оставить эти церемонии. Лучше помоги вытереться и поправь прическу. Придется идти давиться обедом.
На губах Сай мелькнула слабая улыбка, и на душе потеплело. Подумалось вдруг: если я уеду, то у этой девушки не останется ни одного человека, с кем она могла бы поговорить открыто, по душам… А что, если?..
Мысль, осенившая меня, тут же обдала и холодом. Что, если остаться здесь и потратить оставшиеся деньги на истинно благородное дело? Диего сказал, что самые дорогие рабы стоят не больше пяти золотых… Но обычно и золотого хватает с лихвой. Тогда мне достанет денег, чтобы выкупить и выпустить на свободу не меньше полусотни человек!
От этой мысли я повеселела, чем несказанно порадовала Сай, и усталость словно рукой сняло. Рабыня помогла мне одеться в шелковое платье и вместе со мной спустилась в столовую.
— Меня зовут Хорхе, — покусывая зубочистку, произносит неприятный усатый тип, — советую хорошенько запомнить и проявлять уважение. От меня будет зависеть целость твоей шкуры. Впрочем, — он бросает на меня оценивающий взгляд, — от нее и так почти ничего не осталось. Строптивый?
Тело нещадно ломит. Рана над коленом болезненно пульсирует, затуманивая рассудок. Стоять на коленях, согнувшись в три погибели, почти невыносимо, но поделать я ничего не могу: руки пристегнуты к колодкам, не пошевелиться. Молча смотрю на молодцеватого Хорхе: тот деловито вертит над жаровней два металлических штемпеля на длинных деревянных рукоятках. За годы рабства я безошибочно научился определять этот азартный блеск в глазах: передо мной подлинный живодер.
— Люблю строптивых, — доверительно сообщает Хорхе, вынимая из жаровни один из штемпелей и придирчиво осматривая пышущий жаром металл на конце. — Сначала вы ломаетесь, строите из себя гордых и дерзких, а потом так забавно визжите и молите о пощаде.
Живодер Хорхе делает шаг ко мне с раскаленным добела штемпелем в руках. Тело привычно каменеет в ожидании боли.
Боль неизбежна. Она сопровождает меня почти полжизни. К ней я привык.
Но прикосновение расплавленного металла к живой плоти — испытание не из приятных. Зубы скрежещут, стиснутые в кулаки руки стремятся разорвать путы, неподвластное воле тело сотрясает мелкая дрожь.
Хорхе держит штемпель на старом клейме долго. Излишне долго, словно желая прожечь во мне дыру насквозь. Сознание плавится от нещадной, жгучей боли, перед глазами плывет красный туман.
Пахнет жареным мясом. Трудно поверить, что запах исходит от меня самого. Наконец мучитель убирает шипящий металл, а огонь на коже продолжает гореть. Теперь он там надолго, уж мне ли не знать.
С трудом хватаю ртом воздух. Рот наполняется кровью — кажется, я прокусил губу. Глаза неотрывно следят за движениями палача: Хорхе, похоже, разочарован. Ждал криков?
Мрачно ухмыляюсь: от меня не дождется.
От него, похоже, не укрывается ухмылка: темные глаза вспыхивают злобой. Перекинув зубочистку в другой уголок рта, он кивает молчаливым рабам. Те послушно освобождают меня из колодок и пристегивают к пыточному столу лицом вверх. Стол такой же, как у Вильхельмо. Видимо, их заказывали у одного и того же мастера.
Свежий ожог на спине горит адским пламенем, вынуждая меня слегка выгнуться, чтобы не соприкасаться обожженной лопаткой со столом. От Хорхе не ускользает это движение, и он издевательски хмыкает.
— Сколько же раз тебя продавали? Я насчитал восемь меток. Сзади клеймо ставить негде, уж извини.
Он берется за другой штемпель и повторяет пытку, с силой вжимая раскаленный металл в кожу над левым соском.
Мышцы вздуваются
