Уинифред. – Показывай!
Дарлинг, пряча глаза, протянул ей сложенный втрое лист бумаги, сквозь которую просвечивали чернила.
– Я прочел сотни книг, но ни в одной из них не нашел слов, которые говорили бы о моих чувствах, – сказал он. – Мне пришлось написать о них самому.
Уинифред развернула замусоленный лист. Это было стихотворение, написанное вычурным, с завитушками почерком Теодора. Чистовик – ни единой помарки. Названия не было, но сбоку красовалась приписка «Уинифред». Она почувствовала, как перехватывает дыхание от накатившей нежности, и опустила глаза на первую строчку.
Луна, что видит день,
Тем краше ночью.
Ей Открыты тайны и подвластна тьма.
Так и твои прелестные черты!
В лице хотя б и сумрак, ты
Сиянием полна.
Чем заслужил и как могу
Смотреть в оконные картины?
Луна иль ты?
Я не усну.
Любуюсь ликом ослепительным
и милым
В нем вижу я прелестные черты
Богини наяву.
Упасть боюсь, парю насилу.
Ослепнуть – страх, но не смотреть,
на милость, как, скажи,
В глаза – полны огней?
И пусть на крылах ночи смерть,
Но даже звезды будут петь
Любви моей.
Стихотворение было слишком слащавым на ее вкус, но это совершенно не имело значения, ведь его написал Теодор, и написал для нее. Тронутая, Уинифред подняла от листка голову, чтобы поблагодарить его, и обнаружила, что он не отрывает от нее взгляд. Выражение его лица было странным – одновременно бесконечно взволнованным и бесконечно радостным.
Заглядевшись, она не сразу заметила, что Теодор держит в пальцах раскрытую коробочку из черного бархата. В ее углублении поблескивало синими камнями кольцо.
– Пожалуйста, выходи за меня, – просто сказал он.
У Уинифред закружилась голова, как если бы она резко поднялась с постели. Он сошел с ума? Или же это глупая шутка?
– Ты делаешь мне… предложение? Мне?
Слова застряли в горле, голос стал хриплым и жалким.
– Кому же еще! – рассмеялся Теодор. – Вообще-то ты любовь всей моей жизни.
Его черные глаза Уинифред в этот момент хотелось назвать лучистыми – так они сияли.
– Я знаю. Но… предложение?
Уинифред не могла отвести глаз от кольца. Пять камней в форме заостренных овалов были уложены в золоте маленьким веером, будто синий цветок лотоса.
– Я ведь… не из благородных. У меня нет семьи. Нет денег. Ничего нет.
Теодор продолжал держать коробочку обеими руками, словно уверился, что Уинифред откажет, если он хоть ненадолго опустит ее.
– Винни, неужели ты думаешь, мне есть до этого дело? – мягко спросил он.
– Но мисс Дарлинг наверняка будет против. И твоя бабушка…
– Матушка дала свое благословение в ту же ночь, когда вы познакомились. А бабуля Мисси – в день, когда мы приехали сюда. Их единственное условие – дождаться твоего совершеннолетия.
Теодор опустил руки на траву и смущенно улыбнулся, склонив голову. Уинифред заметила, как он тяжело сглотнул.
– Все это такие мелочи, Винни. Я сделал бы тебе предложение, даже если бы моя семья была против. Пожалуйста, только не говори, что эти расспросы – твой… деликатный способ отказать мне.
– Что за чушь! – вспыхнула Уинифред.
Она продолжала стискивать в пальцах листок со стихотворением, боясь выпустить его так же, как Дарлинг стискивал коробочку с кольцом. Должно быть, со стороны они выглядят как двое мямлящих недоумков!
– Черт. Сейчас ведь странно будет ответить «да»? Спроси меня еще раз!
Теодор просиял и вновь приподнял коробочку. Его глаза блестели. Уинифред и сама видела нечетко из-за подступавших слез.
– Винни, я люблю тебя, – дрожащим голосом сказал он. – Иногда мне кажется, что я глупец, раз так сильно тебя люблю, но мне все равно, если это и так. Прошу тебя, окажи мне честь и стань моей женой.
Уинифред была так смущена, взволнована и счастлива, что ей хотелось только одного – молча протянуть Теодору руку, чтобы он надел на нее кольцо. И в то же время она понимала, что сам Теодор взбудоражен не меньше ее. Ему наверняка понадобилась огромная смелость, чтобы решиться на предложение, да еще и дважды, и будь она проклята, если не скажет то, что он хочет услышать!
– Да! Конечно же, я выйду за тебя, идиот! – выпалила она и ощутила жжение в глазах. В этот раз оно показалось Уинифред приятным.
Из его глаз брызнули слезы. Зажав себе рот, Уинифред отвернулась от Теодора и протянула ему левую руку. Ее переполнял такой восторг, что она боялась не сдержаться и закричать во весь голос.
Она станет невестой Теодора. Настоящей невестой. Равной ему во всем.
Дарлинг подхватил ее руку и бережно надел на средний палец кольцо. Оно с трудом прошло через место, где сустав широкий и шишковатый, но в итоге подошло идеально.
– Мне никогда и в голову не приходило, что ты сделаешь мне предложение, – призналась Уинифред. – Все-таки, это… очень неравный брак.
– Это меньшее, чего ты заслуживаешь, – возразил Теодор.
Зажмурившись, он поцеловал ее пальцы. Казалось, даже дыхание давалось ему с трудом – так он был взволнован.
– Я очень счастлив.
– Я тоже, – тихо сказала Уинифред.
– Я все никак не решался, – со смущенной улыбкой добавил Дарлинг, по привычке почесав затылок. – Ты никогда не говорила о браке, и я думал, что… может быть, ты разделяешь взгляды Эви. Или решишь, что я слишком тороплюсь. Но матушка пригрозила, что ты найдешь себе партию получше, если буду затягивать с предложением.
Уинифред улыбнулась и подняла руку, гладя пальцем нагревшийся ободок кольца. Перед глазами у нее все плыло от восторга.
– Оно принадлежало мисс Дарлинг?
– Вообще-то это кольцо бабули Мисси. Маме, как ты понимаешь, из наследства ничего не досталось. Так что бабуля позволила мне выбрать что-нибудь из ее украшений. Я подумал, что сапфиры будут как нельзя кстати, правда? Символ вечной любви.
Не в силах больше сдерживаться, Уинифред вцепилась в лацканы сюртука Теодора и с жаром поцеловала его. Юноша от неожиданности потерял равновесие и упал на спину. Она рухнула сверху, прижимая его к земле. На мгновение оба застыли, ошеломленные внезапной близостью. Наконец Теодор поднял руки к плечам Уинифред, собираясь приподнять ее, но она решительно завела их ему за голову. Кольцо коротко блеснуло на солнце.
– Не двигайся, – прошептала она и снова поцеловала Дарлинга – медленно, нежно. Она не умела писать стихи, не умела ценить чужие – свои чувства она могла показать лишь так.
Его грудь вздымалась от частого
