Седовым, который, отмечая, что славяне в процессе расселения застали в области днепровского Левобережья балтское (к северу от Десны и Сейма) и ираноязычное (к югу от них) население, считает этот термин иранским по происхождению. Исследования лингвистов показали, что слово «север», как и гидронимы этого района Сев и Сава, может восходить к иранскому «seu» — «черный»[220]. В.В. Седов поддерживает это мнение лингвистов, анализируя археологический и антропологический материал, подтверждающий наличие ираноязычного субстрата на территории северян XI–XII вв.[221] Он считает, что в V–VII вв. днепровское лесостепное Левобережье было занято ираноязычными (сармато-аланскими) племенами, значительная часть которых была вытеснена славянами в бассейн Дона в самом начале VIII в.[222]
Это заключение позволяет считать, что племенной союз левобережных славян, сложившийся на основной территории распространения роменской культуры VIII–X вв.[223], получил наименование «северо» по дославянскому названию местности, заселенной носителями этой культуры. Некоторые племенные союзы славян (древляне, поляне, дреговичи и др.), как известно, получили наименование по названию местности («прозвашася имены своими, гдѣ сѣдше на которомъ мѣстѣ»[224]). Отличие в данном случае лишь в том, что это иноязычное, древнее название местности, сохранившее свой отличительный характер от других племенных названий (север, севера, а не северяне). Длительное, до конца XVII в., бытование этого географического термина на изучаемой территории, устойчивость его, несмотря на то что северяне утратили свои этнографические особенности ранее большинства других племен, свидетельствуют в пользу приведенного мнения.
А.Н. Насонов считал, что первоначальным ядром Черниговского княжества было междуречье нижней Десны и Днепра, являвшегося, по его мнению, северянским. Не принимая мнения Б.А. Рыбакова о существовании полян на Левобережье, А.Н. Насонов, однако, учитывал отмеченное там Б.А. Рыбаковым наличие двух обрядов погребения и по отношению к населению территории, лежащей к востоку от Десны, применял термин «восточные северяне»[225]. Основываясь на известии Повести временных лет под 1024 г., указывающем «сѣвер» в «челе» полка Мстислава Владимировича Черниговского в сражении при Листвене, А.Н. Насонов связывал северян с Черниговом, считая, что отвести показания этого текста можно лишь в случае, «если бы нашлись археологические данные о том, что в Чернигове жили поляне или какое-либо другое племя»[226]. Исследования И.П. Русановой показали, что в X–XII вв. правобережная территория полян и левобережная территория лесостепи вплоть до устья Сейма являлись единой областью с однородным населением, с полным тождеством погребального обряда и инвентаря погребений[227]. Если не для всего X в., то для второй его половины это не вызывает сомнения. И.П. Русановой отмечено также, что пределы указанного единства археологического материала на левом берегу Днепра почти полностью совпадают с границами «Русской землиц, выявленными А.Н. Насоновым на основании анализа летописных известий[228].
В связи с этим представляет значительный интерес замеченное С.С. Ширинским совпадение западной границы ареал?? второго периода распространения диргема (883–900 гг.) в Восточной Европе с восточной границей «Русской земли»[229]. Исследователь справедливо связывает почти вековое исключение юго-западной области восточного славянства из сферы распространения куфических монет с появлением на этой территории раннегосударственного образования, противостоящего Хазарскому каганату, который изолировал зарождающееся государство от контактов с Востоком. На рубеже IX и X вв. наступает третий период распространения диргема, когда эти монеты вновь обнаруживаются по всей восточнославянской территории[230].
Приведенные соображения подтверждают мнение А.Н. Насонова о сложении «Русской земли» в IX в.[231] Вместе с тем восточная граница «Русской земли», совпадающая с границей территории полян X–XII вв. (по И.П. Русановой) и с границей распространения диргема (с 883 по 900 г.), делит на две части основную область распространения роменской культуры, совпадающую с территорией, носившей до XVII в. название «Севера». Таким образом, мы приходим к выводу, что в IX в. территория племенного союза оказалась рассеченной политической границей на западную часть, вошедшую в состав «Русской земли», и восточную, находившуюся, вероятно, в зависимости от Хазарского каганата до конца IX в.
Необходимо заметить, что установленная И.П. Русановой граница полян с северянами[232] противоречит свидетельству Повести временных лет о том, что северяне населяли территорию по Десне, Сейму и Суле[233]. На карте И.П. Русановой северян от Десны отделяют южные отроги брянских лесов, нижнее Посемье — полянское и только самое верховье Сулы у северян. В начале XII в., когда население Левобережья до нижнего Сейма включительно имело выявленный археологически единый этнографический облик, составителю Повести временных лет известно было, что северяне («сѣверъ») жили не только по Сейму, но и по Десне и Суле. Определение территорий славянских племен для летописцев не было случайной задачей[234], поэтому нет основания не доверять в данном случае историку конца XI — начала XII в. Вместе с тем несомненно, что отмеченная И.П. Русановой этнографическая граница существовала в середине X в. Поскольку есть основания считать, что она отражает политическую границу, разделившую в IX в. Северу на две части, этническую границу западных северян и черниговских полян IX — начала X в. следует искать в пределах формировавшейся в ту пору левобережной территории «Русской земли», т. е. между средней Десной и Днепром.
Попытка Г.Ф. Соловьевой определить этнические границы северян IX–X вв. по обряду трупосожжения на стороне встретила возражения со стороны В.В. Седова, по мнению которого этот обряд не может служить этнографическим признаком[235]. Однако, рассматривая трупосожжение как архаичный славянский обряд, сохранившийся у северян[236], С.С. Ширинский на основе изучения рядовых и дружинных погребений Черниговщины пришел к выводу, что границей северян и полян до середины X в. была р. Сновь. Картографирование погребальных памятников левобережных (черниговских) полян, проведенное С.С. Ширинским, свидетельствует, что «на протяжении второй половины X в. они успевают расширить свою территорию за счет восточных соседей — северян от Седнева на р. Снови (летописный Сновск. — А.З.) до Новгорода-Северского, и, судя по вооруженности седневской дружины, это расширение происходило отнюдь не мирным путем»[237].
Вряд ли следует рассматривать этот процесс как расширение племенной территории полян вооруженным путем. В нем ведущую роль играли не «поляне» (вооруженные общинники), а именно седневская, сновская дружина, т. е., вероятнее всего, летописная сновская тысяча, упомянутая лишь в XII в. Письменные известия XI в. о воеводах — тысяцких и их дружинах свидетельствуют о ближайшем отношении их к организации суда и дани[238], т. е. о вхождении в раннегосударственный административный аппарат.
Рассматриваемый процесс характеризует завершение государственного освоения территории западных северян в X в., приведшее, как к следствию, к принятию западными северянами общего для «Русской земли» «полянского» этнографического облика[239]. В то же время восточные северяне в результате своей обособленности от «Русской земли» выработали к концу X в. иной, собственно северянский этнографический облик, известный по трупоположениям на горизонте и
