пола, и воздержатся от того, чтобы сыпать ему соль на раны.
Конечно же, в течение первого часа, проведенного Кларенсом за рабочим столом, не обошлось без нескольких рук на его плече, нескольких «мне жаль» и «прими соболезнования», и более тихих, чем обычно, разговоров. Но, по крайней мере, никто не сел рядом, чтобы провести его через четырнадцать этапов печали.
На рабочем столе лежали две записки с выражением сочувствия, одна из которых была подписана отделом маркетинга, а другая — технарями с нижнего этажа. Увидев эти записки, Кларенс постарался не расчувствоваться, однако бережно положил их в свой кейс, чтобы показать Жениве.
Он решил провести короткое рандеву с кофейником спортивной редакции, кофе в котором всегда был крепче, чем в любом другом месте галактики. Тот, кто пишет о спорте, в начале рабочей недели нуждается в дополнительном толчке, поскольку наверняка накануне вечером поздно вернулся домой после какого-нибудь матча и, составляя отчет перед сном, выпил пару банок пива. Кларенс, помешивая, влил в чашку с кофе сливки. Черное и белое смешались, произведя густо-коричневое.
Сотрудникам отдела новостей это знакомо, как никому другому. Ты стоишь и смотришь сверху вниз на происходящее в мире и уже начинаешь воображать, что ты выше всего этого... И тут тебя ограбили или обнаружили рак в последней стадии, или у тебя умирает ребенок. Журналисты — это компания циников. Кларенс понял это давным-давно и с годами стал самым циничным из всех. Его всегда удивляло, что многие журналисты остаются либералами, хотя основы либерализма о добродетели человека ежедневно опровергаются в большинстве статей, над которыми они работают.
Журналистам приходится совать нос под поверхность внешней добродетели и вскрывать то разложение, которое обычно скрывается внизу. Таким образом, порок, который они поначалу считали отвратительным, становится их партнером — особенно, если они пытаются состязаться с теленовостями. Они кипят от праведного негодования, но становятся зависимыми от этого негодования точно так же, как автогонщики становятся зависимыми от своего адреналина. Отсюда у журналистов
59
и возникает всепоглощающий интерес к притягательно отвратительным жизням Эми Фишеров, Лорен Боббитс, братьев Ме-нендез, Тони Гардингов, Симпсонов этого мира, бесконечного парада неудачников и гостей послеобеденных ток-шоу.
Как и большинство опытных журналистов, Кларенс давно распрощался с идеалистической мечтой изменить мир. Но если вы не можете изменить мир, то наилучшее, что можете сделать
— осудить его. Вы начинаете критиковать, причем делаете это так, как будто рассматриваете свой мир на расстоянии вытянутой руки — так легче представить, что вы сами не являетесь частью проблемы. Кто бы вы ни были: автор политических статей, спортивный комментатор или кинокритик, в первую и главную очередь вы — судья, вершащий судьбы толпы простых смертных.
Спорт всегда играл важную роль в жизни Кларенса. Он помнит свою первую бейсбольную рукавицу, помнит, как папа учил его смазывать маслом кожаную перчатку, как он надевал ее, клал в середину бейсбольный мяч, туго зашнуровывал несколькими кусками шпагата для того, чтобы сделать самый лучший карман. Кларенс помнит, как часами мог вместе с отцом бросать и отбивать мяч. Он помнит, как Аарон выбил мяч за пределы поля, а Мэйс догнал улетающий мяч. Он слушал рассказы о старой Лиге черных и страстно хотел увидеть, как играет отец, но когда родился Кларенс, Обадиа было уже сорок четыре, а Раби
— тридцать пять. Когда у них родился их последний ребенок, Дэни, Раби было тридцать девять. Она была изнурена годами испольного труда и тяжелой жизни Джима Кроу, но сохранила огонек в глазах, унаследованный ее младшим сыном. Да, когда Кларенс родился, его родители были уже старыми. Старыми? Мать была на семь лет моложе его нынешнего, а отец — всего на два года старше. Почему он раньше этого не замечал? Открытие поразило Кларенса.
Ему нужно было обзвонить кучу мест. В первую очередь Кларенс нашел в справочнике самый важный для него номер
— телефон полиции Портленда.
— Это Кларенс Абернати из «Трибьюн». Могу я поговорить с детективом по расследованию убийств? Его зовут Олли, фамилию не помню. Большой такой парень.
— Олли Чандлер?
— Да, точно.
— Минуточку.
В ожидании ответа Кларенс просматривал короткие газетные заметки, обдумывая возможную тему для очередного очерка.
— Олли Чандлер на проводе.
— Это Кларенс Абернати. Дани Роулс моя... Была моей сестрой.
— Да. Я помню нашу встречу.
«По-моему, ты не очень-то рад слышать меня».
— Меня интересует, как продвигается расследование по делу моей сестры. Вы, случайно, не решили закрыть его?
— Нет, — тон Чандлера был таким, как будто он защищается.
— Тогда, что происходит?
Детектив вздохнул и после небольшой паузы ответил:
— Вот что я вам скажу, мистер Абернати. Давайте встретимся и обсудим этот вопрос. Завтра в час дня вас устроит?
— Я освобожусь к часу тридцати.
— Значит завтра в час тридцать. Центр юстиции, четырнадцатый этаж.
— Я буду.
Стараясь не смотреть по сторонам, чтобы казаться очень занятым, Кларенс тихо сидел в своей кабине. В его мозгу одно за другим всплывали воспоминания. Он был воспитан на любви его отца к бейсболу, и решил стать журналистом, потому что лелеял розовую мечту объединить спорт и работу писателя. Спорт связан с преданностью цветам команды. В нем есть волнение сражения, но это сражение без смертельного исхода. Здесь никто не отдает жизнь за то, чтобы защитить честь флага в бою, и не подставляет себя под пули, лишь бы не позволить красно-бело-синему полотнищу коснуться земли. Спокойно можно болеть за зелено-желтых «Пакеров», бирюзово-оранжевых «Дельфинов» или красно-желтых «Золотоискателей», и для этого не требуется, чтобы кто-то умирал.
Огромная страсть без реальных последствий — вот что нравилось Кларенсу в спорте. Ты можешь любить свою команду, поддерживать ее, восторгаться ею, быть разочарованным ее игрой и даже освистывать ее. Именно ты, а не команда, решаешь: болеть тебе за нее или нет. Конечно же, во времена молодости Кларенса у спортсменов было намного больше свободы, чем сейчас — особенно свободы выбора. Когда «Коричневые» уезжали из Кливленда, даже самые преданные болельщики не смогли удержать команду в городе. Игроки меняли команды из
61
