— Вы лжете.
— Н-нет… я…
Он стремительно, как змея, подскакивает к алтарю и нагибается ко мне, держа лампу в нескольких дюймах от моего лица. Он мог бы без труда обжечь меня или свернуть мне шею.
— В последний раз спрашиваю: что именно вы видели?
От страха во рту у меня пересыхает так, что я почти не могу говорить.
— Я… я видела ее убитой. Я видела их обоих убитыми.
Он крепко стискивает зубы и чуть слышно цедит:
— Продолжайте…
Из груди рвутся рыдания. Но я подавляю их.
— Я… я пыталась позвать ее, но она меня не слышала. А потом…
— Потом что?
Тяжесть, наполнившая мою грудь, просто невыносима, я с трудом выдавливаю из себя каждое слово.
— Я не знаю. Это было… как будто тени ожили… я никогда не видела ничего подобного… такой отвратительной твари…
Мне почему-то стало легче, когда я выложила совершенно незнакомому человеку то, что скрывала от всех.
— Ваша матушка сама лишила себя жизни, ведь так?
— Да… — шепчу я, изумленная, что ему это известно.
— Ей повезло…
— Да как вы смеете…
— Поверьте мне, ей очень повезло, что до нее не добралась та тварь. Как до моего брата. Он оказался не таким счастливчиком.
— Но что это такое?
— То, с чем невозможно бороться.
— Но я потом еще раз видела это. Когда ехала сюда в экипаже. У меня было еще одно… видение.
Юноша встревожился. Я вижу страх в его глазах и жалею, что вообще рассказала ему хоть что-то. Он выпрямляется, пристально глядя на меня.
— Слушайте меня внимательно, мисс Дойл. Вы никогда и никому не расскажете обо всем этом. Вы понимаете?
Лунный свет с трудом пробивается сквозь цветные стекла витражей…
— Почему нет?
— Потому что тогда вы окажетесь в опасности.
— Но что это было такое, что именно я видела?
— Это было некое предостережение. И если вы не хотите, чтобы произошли новые ужасные события, вы не будете позволять себе новых видений.
Ночь, дурацкая выходка девиц, страх и измождение… все это выливается в язвительном смехе, который я не в силах остановить.
— Но как, скажите на милость, я могла бы это сделать? Хотя бы потому, что эти самые видения не спрашивают разрешения являться!
— Просто закройте перед ними свой ум, и они быстро прекратятся.
— А если у меня не получится?
Без единого звука он крепко хватает меня за запястье.
— У вас получится.
По центральному проходу дерзко мчится мышь. Молодой человек отпускает меня, по его лицу проскальзывает самодовольная усмешка. Я прижимаю руку к груди и потираю горящую кожу.
— Мы будем следить за вами, мисс Дойл.
Тут за тяжелой дубовой дверью церкви раздается шум. Я слышу, как преподобный Уэйт пьяным голосом напевает что-то себе под нос, сражаясь со щеколдой; он громко ругается, когда щеколда со стуком падает на прежнее место. Не знаю, что бы случилось, если бы преподобный обнаружил меня здесь — может, он обрадовался бы, а может, испугался. Я оглядываюсь — но мой мучитель исчез. Он просто-напросто сбежал через боковую дверь. Путь к свободе открыт. Я могу выйти. А потом я вижу это. Бутылка с вином для причастия, полнехонька до краев, стоит в нише.
Дверь наконец поддается усилиям преподобного. Он войдет с секунды на секунду. Но этой ночью преподобному Уэйту будет отказано в вине. Бутыль уже в моих руках, и я выбегаю через открытую боковую дверцу, но останавливаюсь в начале темной лестницы. Что, если юноша ждет меня там, внизу, в темноте?
Преподобный Уэйт входит наконец в церковь и интересуется:
— Тут что, кто-то есть?
Язык у него заплетается.
Я стремительно бегу вниз по лестнице и припускаю по склону холма, как будто в меня палят из пушки. Я не останавливаюсь до тех пор, пока не упираюсь во внушительные кирпичные стены школы Спенс; лишь тогда я позволяю себе перевести дыхание. Неподалеку каркает ворона, заставляя меня подпрыгнуть. Я ощущаю на себе чьи-то взгляды…
«Мы будем следить за вами…»
Что он имел в виду, этот странный человек? Кто такие «мы»? И зачем кому бы то ни было следить за девушкой, у которой не хватило ума даже на то, чтобы разгадать планы четверки глупых проказниц, скучающих в пансионе для благородных девиц? И что он знает о моей матери?
«Просто посмотри на школу, Джемма. Все будет в порядке».
Зашагав дальше, я обвожу взглядом ряды окон над головой. Они прыгают вверх-вниз с каждым моим шагом.
«Вы не будете позволять себе новых видений…»
Но это же глупо. И унизительно. Я ведь не могу управлять этими видениями. Если бы можно было просто зажмурить глаза покрепче, вот как сейчас, и пожелать увидеть нечто особенное…
Мое дыхание вдруг становится глубже и реже. Все тело охватывает теплом, я расслабляюсь, как будто очутилась в самой восхитительной из всех возможных ванн, полной душистой розовой воды… Почуяв запах роз, я резко открываю глаза.
Маленькая девочка, та самая, что посетила меня в видении по дороге в школу, стоит передо мной, слегка светясь. Она манит меня рукой.
— Сюда, сюда…
ГЛАВА 8
— Куда мы идем?
Она не отвечает, просто бежит в гущу деревьев; ее свет указывает мне дорогу, она похожа на живую лампу…
— Подожди, — окликаю я девочку. — Не так быстро!
— Мы должны поспешить.
Она скользит по тропе впереди меня. Что я делаю? Я ведь сознательно совершила именно то единственное, чего меня просили не допускать, — вызвала новое видение! Но откуда мне было знать, что я могу погрузиться в такое состояние по собственной воле? Впереди как будто виднеется поляна. Но тут прямо перед нами возникает темный холм. Я ужасно боюсь, что окружающие меня тени оживут и я услышу тот мерзкий голос, что звучал в переулке, — но малышка, похоже, ничего не страшится. Холм оказывается пустым внутри, это нечто вроде рукотворной пещеры. Девочка ведет меня в пахнущую сыростью темноту. Я с трудом различаю острые камни и клочок светящегося мха.
— За тем камнем.
Рука девочки, крошечная и как будто раскаленная добела, указывает на ближайшую стену пещеры, рядом с которой торчит здоровенный камень.
— Она говорит, ты должна заглянуть за него.
— Кто это — «она»?
— Мэри, конечно.
— Я ведь уже сказала тебе, я не знаю никакой Мэри!
С кем я спорю? С видением, с призраком! Но тут мне вдруг почему-то кажется, что я — румынская королева и бреду по какой-то тропе, завернувшись в простыню вместо плаща… Мне этого не понять.
