детдомовской столовой.
* * *
За широким забором раскинулся пустырь, за ним тянулся небольшой хилый лесок. До ближайшего посёлка пешком больше километра. А там и до большака недалеко. По ту сторону большака, сразу за посёлком, расположились две колонии: одна для несовершеннолетних преступников и одна для взрослых, усиленного режима. Для несовершеннолетних все колонии с общим режимом, но там тоже не сладко.
Под забором собрались детдомовские подростки, вяло играя в ножички. Никто никого не обыгрывал. Азарта не было. Подростки тайком поглядывали на забор, выискивая в нём слабые места. Кое-где уже дыбились отодранные доски. Если присмотреться, можно было увидеть торчащие гвозди. Кто-то из детей приготовился к побегу. Обычно Семён Петрович проходил вдоль забора и приколачивал отодранные доски, но сегодня его что-то отвлекло. Юрий Васильевич как-то грозился установить на заборе колючую проволоку, но не решился. Видно, побоялся, что областной отдел народного образования снимет его с хлебной должности за превышение должностных полномочий. В посёлке для образованного человека нет работы. Если уволят, придётся собирать вещи, куда-то ехать. Здесь дикая глушь, а отправят ещё дальше, туда, где Макар телят не гонял. Про забор забыли. Закрытой зоны не получилось. Серёжа выскочил из медпункта, намереваясь добежать до столовой. Подростки его ждали. Они сунули ножички в карманы и обступили мальчика плотной стеной.
– Э-э-э-э-э, ты куда прёшь, ненормальный?
– Я нормальный! Нормальный! – изо всех сил крикнул Серёжа, старясь докричаться до озверевших подростков.
Но его никто не слышал. Серёжу молча повалили в сугроб и долго пинали ногами, пока не выбились из сил. Потом так же долго старались отдышаться, сплёвывая в снег серую слюну. Мальчик неподвижно лежал на растоптанном снегу, зажимая колени руками. Краем глаза он заметил, что изо рта тонкой струйкой течёт кровь. Ему понравился рубиновый цвет густой жидкости. Она была тёплая. От крови шёл еле видимый парок. Ещё он видел ребят. Их было шестеро. Цыганёнок, Партизан, Немец, Хрущ, Колченогий и Волчара. Это были самые отчаянные питомцы Обского детдома. У Волчары было охотничье ружьё. Он притащил его из дома и спрятал на детдомовском чердаке. Отец Волчары был охотником. Два года назад его убили в пьяной драке, а мать спилась. От семьи и дома у Волчары осталось только ружьё. О нём никто не знал. Даже Семён Петрович. А дотошный завхоз всегда обо всём знал. У него был нюх на малолетних преступников, как на медведя. Так Юрий Васильевич говорил о завхозе на заседаниях педсовета. Эти шестеро ещё не знали, что Серёжа нашёл место, где спрятано ружьё. И он не понимал, за что его били. Серёжа боялся пошевельнуться. Нужно было выдержать паузу. За ним зорко следили двенадцать глаз. Два и двенадцать – неравный счёт, но он выдержит поединок.
– Э-э-э-э-э, вставай, чего разлёгся, гадёныш ненормальный? – загнусавил Цыганёнок. Он нарочно тянул слова через нос, ему нравился протяжный говор собственного производства. Цыганёнок пользовался бешеным успехом у детдомовских девчонок и гордился этим обстоятельством.
– Да пусть полежит, пока все бока не отморозит!
Серёжа догадался, что эти слова произнёс Хрущ – ловкий, жилистый переросток, хищный и опасный, как пантера. Почему его обозвали Хрущом? Никто этого не знал. Малолетний правонарушитель обладал ангельским лицом и чистой кожей. Все подростки в детдоме пылали как костры кровавыми выпуклыми прыщами, лишь один Хрущ сиял первозданной белизной чистопородного лица. Откуда он взялся и как попал в детдом, никто не знал. У Хруща не было истории. Вместо прошлого у него зияло сплошное белое пятно. Хрущ гордился своей тайной. Иногда он плакал в темноте, беззвучно и безмолвно, боясь разбудить спящего рядом соседа. Тайна рождения мучила Хруща, но он знал, что эта тайна никогда не будет разгадана. И чем больше мучился Хрущ, тем больше злобы рождалось в нём. Разъярённый подросток в приступе ярости мог сокрушить кого угодно. Даже могучий и бесстрашный Семён Петрович побаивался Хруща и не скрывал этого. Завхоз никогда не спорил и не связывался с опасным переростком.
Серёжа совсем закоченел, но рук не расцепил. Через колени проникал холод, тело продрогло на волглом снегу. Мальчик терпеливо ждал, когда ненавистные мучители насладятся зрелищем его унижения и уйдут за новыми впечатлениями.
– Чё, пидарас, директор тебе хавку халявную пообещал, да? Копчёная колбаска, мясцо, сметанка! Откармливать тебя будет, как поросёнка? А пузо не лопнет?
Серёжу пнули ещё два раза, но лениво, с неохотой. «Совсем не больно», – подумал мальчик, осознавая, что уплывает в небытие. Сознание исчезло. Он больше не мог поймать ускользающую мысль. Ему уже было всё равно, что с ним станет. Пусть его пинают, колют, протыкают шилом и гвоздями, но ему не будет больно. Хлипкое тело превратилось в доску от забора. Он больше не мальчик. Его нет на этом свете. Серёжа не умер, но больше не живёт здесь. Он стал между живыми и мёртвыми. И он не такой, как все!
* * *
Дора Клементьевна гордилась своей внешностью. Симпатичная пышка, но не толстая, обычная сорокалетняя женщина без особых претензий. Она нравилась мужчинам. Многие пытались приобнять её, некоторые норовили ущипнуть, но никому пока не удавалось совершить смелый поступок. За бесцеремонные действия все желающие получали по рукам. Дора Клементьевна не жалела эпитетов для нахалов. Мужчин в сельской местности было мало. Все приличные уже пристроены, живут семьями, а с неприличными она не хороводилась. За двадцать лет Дора Клементьевна никого себе не присмотрела. Не было у неё любовных встреч, свиданий, цветов и подарков. Судьба уготовила ей тоскливое одиночество. Как ни старалась Дора Клементьевна изменить свой удел, ничего у неё не получалось. Судьба оказалась хитрее, чем она. Трудная судьба Дориной семьи долго гоняла её по углам и приютам, но девочка выжила и даже умудрилась получить высшее образование. С детства Дора ухаживала за бездомными собачками, кошечками, котятами. Несколько раз приручала мышей. За это её жестоко наказывали, а прирученных животных безжалостно истребляли. В детских учреждениях не любят лишней грязи. Детдомовское начальство боится микробов, инфекций, болезней. С животными обошлись не по-человечески, но девочка смирилась с утратами.
Дора безропотно переносила лишения вынужденного сиротства. Она старательно училась, зазубривала наизусть нелюбимые предметы и с удовольствием занималась любимыми, особенно ей нравились химия и биология. Больше всего она блистала на уроках химии. Благодаря усидчивости и терпению Дора всегда получала отличные отметки, была первой ученицей в школах. К сожалению, маленькой Доре пришлось поколесить по великой стране. Многие детдомы и интернаты были специализированными. Из-за склонности Доры к точным наукам ей пришлось учиться в трёх краях и четырёх областях. Её
