Ознакомительная версия. Доступно 19 страниц из 95
ваша «Папарц кветка» отвратительное пойло, вы ведь сочтете оскорбленным не свой личный вкус, но свое национальное чувство, правильно?
Леонид вдруг весело рассмеялся.
– Что, не понравилось?
– Гадость, – сказал я со спокойной убежденностью, и на душе у меня стало легче.
– А я вот русскую водку люблю.
– Объективно говоря, русская водка достижение вершинное в своем виде продуктов. Но представьте, что вы насильно вливаете ее кому-нибудь в глотку. Как бы ни была хороша водка, есть на свете непьющие.
– Понятно, понятно. Модеста Анатольевича способ перепланировки «тюрьмы народов», предложенный Солженицыным, не устроил?
– На этот вопрос не требуется ответа, но требуется комментарий. Я имею в виду выражение «тюрьма народов».
– Это еще про царскую Россию говорили.
– Говорили, правильно. Повторяю, личного мнения у меня на этот счет нет, а вот мнение Модеста Анатольевича я до вашего сведения довести могу.
Леонид расстегнул верхнюю пуговицу на рубашке, как будто от сообщаемых мною сведений ему стало жарко.
– Модест Анатольевич соглашался с таким определением Союза – «тюрьма народов», но требовал, чтобы тогда все прогрессивное человечество согласилось с определением республики США как «кладбища народов».
– Кладбища?
– Да. Строго говоря, с полсотни индейских народов и племен в Северной Америке истреблено было. Минимум три миллиона краснокожих трупов замуровано в фундамент американского процветания.
– A-а, в этом смысле?
– В этом. Модест Анатольевич любил говаривать, что во время колонизационных походов русские в основном спаивали, а янки в основном истребляли. Алкоголику все же радостнее на свете, чем покойнику. Причем академик, насколько я могу судить, одобрял методы американцев.
– Почему это? Методы-то скверные.
– Он считал, что малые народы России рано или поздно доставят ей большие проблемы. И повторял, перефразируя сами знаете кого, – есть народ, есть проблема, нет народа, нет проблемы.
– Жуть какая-то!
Было заметно, что сообщаемые сведения сильно меняют образ академика Петухова в сознании сторожа Леонида. Ничего удивительного, академики, как правило, люди не только умные, но и сложные.
– Теперь пора поговорить о сахаровском проекте.
– Модест Анатольевич не любил Андрея Дмитриевича, что меня, должен вам заметить, весьма огорчало.
– А вы его любили?
– Идиотская, извините за выражение, постановка вопроса.
– Да?
– Да. В данной ситуации «нелюбви» противоположна не «любовь», а уважение. И вот я Андрея Дмитриевича Сахарова уважаю. Считаю его фигурой выдающейся в новейшей отечественной истории.
– А Модест Анатольевич его не уважал?
– Уважал, но не любил.
– Понятно.
Сторож чуть заметно улыбнулся. Считает, что загнал меня в угол. Господи, да пусть тешится. Эта мелкая словесная победа придаст ему уверенности в себе. Уверенные в себе люди не слишком внимательны.
– Неправильно было бы думать, что Модест Анатольевич прямо так вот сидел за столом и занимался нелюбовью к Сахарову. Речь идет о нескольких колких замечаниях, иронических комментариях в его адрес. Например, однажды Модест Анатольевич сказал, уж не помню в связи с чем, что у нас в стране для того, чтобы стать главным борцом с милитаризмом, нужно сначала изобрести самую разрушительную бомбу.
– Понятно.
– А что касается мыслей Андрея Дмитриевича о будущем СССР, то они, насколько я помню, а помню плоховато, заключались в том, чтобы расчленить Союз на несколько десятков территорий. Таким образом он ликвидировался бы как потенциальная угроза всему человечеству.
– И Модесту Анатольевичу эта идея не нравилась?
Я кивнул, вздохнул и зевнул.
– Да, Леонид, не нравилась. Он любил цитировать эмигрантских философов, Ильина особенно, анализировавших эту проблему. По их мнению выходило, что подобное расчленение СССР чревато таким кровопролитием, перед которым обычная гражданская война покажется детской забавой, потому что это будет гражданская война с применением ядерного оружия. Да, болезнь коммунизма надо искоренять, но по-другому. Грипп не лечится четвертованием.
Смотревший до этого прямо на меня Леонид перевел взгляд на стоявший рядом глобус. Взяв его двумя пальцами за Гренландию и Скандинавию, попробовал крутнуть. Глобус крутнулся, но с видимой неохотой и склочным скрипом.
– Да, теперь я, кажется, все понимаю.
Хорошо, подумал я, допустим, он, сторож, убил Модеста Анатольевича, что ему от меня надо? Разыгрывает из себя дилетанта? Мол, и знать не знал, какие ценные бумажки лежат в сейфе академика. А раз не знал, значит, и мотива не имел для убийства. Ну, допустим, я поверил, и что? Кому на всем этом свете интересно мое мнение о возможном убийце?! Зачем ему городить такой сложный огород?
– И что решил противопоставить Модест Анатольевич двум неприемлемым идеям, солженицынской и сахаровской? Было у него что-нибудь кроме бесплодной неприязни?
Впрочем, чего я дергаюсь?! Сидим, интеллигентно разговариваем. Сейчас я спущусь, разбужу Марусю, пусть займется обедом.
– Извините, Леонид, вы есть не хотите?
– Еще нет, но скоро захочу.
– Я сейчас дам команду. Ждите меня здесь.
Когда я вошел в комнату Маруси, она не спала. Она стояла у окна, набросив на плечи платок. И смотрела в сторону сторожки.
– Там кто-то есть? Ты кого-то увидела?
– Там? Нет, никого я не увидела. Я просто боюсь.
– Послушай…
– Я чего-то жду, сама не знаю чего. Я…
– Не надо ничего бояться. Мы уже очень скоро отсюда уедем. Через пару дней. А сейчас займись-ка обедом. На троих.
После этого я пулей поднялся в кабинет. Он возился с подставкой глобуса, уверен – теперь земной шар будет вращаться охотнее.
– Должен вам сказать, Леонид, у Модеста Анатольевича была своя, очень стройная, хорошо разработанная идея переустройства страны.
Собеседник мой вдруг встал, поглядел в окно, расположенное рядом с его креслом, и предложил:
– А давайте пойдем погуляем перед обедом. Погода-то какая на дворе!
– Какая? – поинтересовался я, стараясь вложить в тон голоса все свое неудовольствие.
– Сентябрьская, – нашелся Леонид.
– Это всего лишь нормально, ведь на дворе сентябрь.
Но, несмотря на все мои увертки, гулять мне идти пришлось. Иначе бы он пошел без меня. Нет, хватит, хва-атит с меня этой нервотрепки. Завтра же мы с Марусей убудем отсюда в неизвестном ни для кого направлении.
Мы спустились с веранды на кирпичную дорожку, и я уверенно направился по ней к воротам. Уведу-ка я его вовсе с участка, да хоть к кладбищу. Говорят, там похоронено немало людей заслуженных и даже известных. Перед обедом приятно посмотреть на могилы. Но моему невинному плану не суждено было осуществиться, сторож не собирался покидать участок. Он желал вояжировать «вокруг дома». Можно себе представить, как мне это понравилось. Поддевая ботинком кленовые листья, редкими желтыми звездами осыпавшие еще зеленую траву, я побрел вслед за мучителем в резиновых сапогах.
Первая остановка случилась у гамака.
– Так вы хотите знать, в чем состоял план Модеста Анатольевича?
– Конечно, конечно. Так в чем же?
– Модест Анатольевич исходил
Ознакомительная версия. Доступно 19 страниц из 95
