выключилось. И, слава Богине, я почти сразу перестала мерзнуть, как будто под бок мне сунули грелку.
Глава 14. "- Дура! — Без тебя знаю!"
«И пусть мир настоящий в секунду растает,
Пусть в вечном пламене гибнет душа.
Видно судьба нас с тобой проверяет,
Лишь бы потом не сойти мне с ума.
Лишь одну ночь и плевать, что там завтра,
Лишь одну ночь, а потом — всё равно.
Нет, не любовь, страсть и привкус азарта,
К чёрту любовь! Всё давно решено.»
Стихи автора
А под утро мне приснился сон. Настолько откровенный, что даже в жар бросило. Такие сны мне не снились тысячу лет.
Я завозилась, стараясь выбраться из-под вороха одеял и вдруг поняла, где лежит моя голова… Да и ноги тоже… Марв меня побери-и-и! Оборотень! И какого лешего он делает в МОЕЙ постели?! Слава Богине, хоть одетый!
Я перевела дыхание. Если он одет, то на мою честь вряд ли покушался. Хотя попробовал бы, я бы потом тоже на что-нибудь покусилась. Чугунной сковородкой.
Послав подальше внутренний ехидный голос, я попыталась сесть. На груди у Лексия, конечно, уютно, но… Так, Искра!
Встать не получилось — оборотень умудрился обнять меня за талию и в полусне прижимал к себе (вот сволочь блохастая!), делая все попытки выбраться бессмысленными.
Я плюхнулась обратно, пару секунд подумала и ущипнула Лексия за… Ну, в общем, за бедро.
Реакция была просто восхитительной! Оборотень дернулся и попытался прихлопнуть то, что сделало ему больно. Видимо, не рассчитал силу, выругался так, что я заслушалась и наконец открыл глаза. Абсолютно звериные — желтые.
— Отпусти меня, половик блохастый! Что ты вообще в моей постели делаешь?!
— Работаю грелкой, — Лексий потянулся, а я быстро села.
— Спасибо за заботу!
— Всегда пожалуйста. Кстати, ты во сне стонешь и лягаешься.
Попытка меня смутить успехом не увенчалась, я фыркнула и поплелась во двор — умываться.
Тело все равно болело, но уже не так сильно — до вечера вообще пройдет. А вечером… Полнолуние.
Я закинула на плечо полотенце и уставилась в сторону леса, над которым заходили темные, тяжелые тучи. К вечеру точно будет дождь, но с другой стороны — луна будет не такая бешеная, Лексию попроще.
Оборотня на кухне не было, но на печке что-то скворчало и вкусно пахло. Хорошо быть раненой! Никаких хозяйственных забот!
Лексий обнаружился в соседней комнате. Он сосредоточено разглядывал тяжелый засов, то и дело прикладывая его к двери.
— Баррикадируешься?
— Ага. После завтрака прикручу, вечером меня закроешь.
Я присвистнула.
— А ты как думала? Это не шутки, Искра. Плечо болит?
— Ерунда.
— Ерунда твоя, как-то быстро зажила, — пробормотал Лексий, очередной раз примеривая засов к двери.
— У альварров такое бывает, — возразила я. Нет, чистая правда, только медленнее и не в таких масштабах.
— Угу… Искра, ты постарайся ко мне не подходить, особенно вечером.
— Здрасти! Мы, как-никак, ночь вместе провели, а теперь не подходи?! — возмутилась я.
Лексий оторвался от засова, глянул на меня и покачал головой.
— Дошутишься ведь, когда-нибудь.
— Дошучусь… Когда-нибудь, ага.
Если бы я знала, как быстро меня настигнут последствия моих шуточек!
* * *
— Лексий?
— М-м-м? — поинтересовался оборотень с другого конца комнаты, где приводил кольчугу, погнутую волкодлаком, в порядок. Эх, а моя сгинула вместе с лошадью. Жалко, хорошая была кольчужка, не гномья — пудовая, а альварская.
— Как ты раньше обходился в полнолуние? Когда у тебя семья была.
Лексий помолчал, но все же ответил:
— Когда я стал таким, семьи уже не было. Если бы… Я сейчас не был бы молодым оборотнем, а спокойно ожидал старость, может у меня и внуки бы были, — грустно улыбнулся он, — знаешь, Искра, это оказывается большое счастье — семья. Только мы это поздно начинаем ценить.
— Не знаю. Вся моя семья — это Даррин.
— И тебе с ним плохо жилось?
— Нет, не в этом дело. Он меня любил, заботился, по-своему баловал. Я это потом поняла. Он воин, аскет, не привык бурно чувства проявлять, а я была маленькой девочкой, младшей в семье. Конечно меня баловали, тетешкали, а тут вдруг суровый, сдержанный дядька, — я усмехнулась, — Лер как-то сгладил все, но лет до десяти я думала, что Даррин меня не особо любит. Потом поняла, конечно.
— То есть ты — недолюбленный ребенок?
— Не совсем. Просто я всю жизнь мечтала о семье. О большой семье. Чтоб было о ком заботиться, для кого стараться, кого ждать, — я сама не понимала, почему так разоткровенничалась, но остановиться уже не могла, — я мечтала, что с Альком у нас так и будет. Навоюемся, осядем, дети пойдут… А оказалось… — я примолкла.
— А у меня это было, Искра. И я не знаю, что лучше — никогда не знать, как это, или узнать и потерять.
— Я смотрю, вы совсем рассопливились, — проворчали с подоконника до боли знакомым голосом.
— Тиш?!
Висник хихикнул, и спрыгнул на кровать. Я почесала его за ухом и спросила:
— Ты ведь в сумках были и спал?
— Двоечница! Если чары не поддерживать, они что делают? Правильно, распадаются. А лошадь твоя, сдохла, не обессудь. Но сумки я б, на твоем месте, сходил и снял, пока не завоняла. Да и не гоже вещами раскидываться.
— Вот я и схожу, — оборотень поднялся, — объяснишь или покажешь?
— Ой, да ладно! — махнул хвостом Тишь, — покажу. Покорми только.
— Весь в хозяйку! В кого вы такие прожорливые оба? — улыбнулся Лексий, — пошли, покормлю. А ты спи! — последняя фраза предназначалась мне.
— Раскомандовался! — проворчала я, глядя на закрывшуюся дверь.
* * *
Проснулась я от хохота.
Не поняв со сна, что, кто и зачем, подпрыгнула на кровати и прислушалась.
— Тиш, ты меня уморишь, прекрати!
— Да я тебе клянусь — вот такие уши!
— Ти-и-ш!
Ржали, конечно, Лексий с висником.
Стоп! Что?!
Ну да, так и есть. Лексий пристроился у печки, откуда доносятся такие соблазнительные запахи, а Тиш и вовсе уселся на стол и ноги свесил.
— На столе сидеть неприлично, — сказала я, прислонившись к косяку и сложив руки на груди.
— Да ладно, — отмахнулся Тиш хвостом.
— Искра, твой висник такой похабник! Не от тебя набрался?
— Это я от него набралась. Такое впечатление, что он полжизни в казарме прожил, а остальные полжизни — в борделе.
Тиш молча жевал морковку. Обжора!
Все бы ничего, но меня понесло к бочку с водой — сушняк, знаете ли. Когда я проходила мимо Лексия, оборотень шарахнулся от меня, как Марв от веника.
— Ты чего?
— Вечереет уже, скоро
