бы недосчитались. Был недавно такой случай на пароходе «Юпитер». Матрос проспал.
— Ну, а я не спал, — усмехнулся Алексей. — Вот талрепа расхаживал.
— Не спал! — передразнил его надзиратель. — Все вы не спите, а потом жалобы приходят в управление порта. На нас, что плохо смотрим. То одно ночью украли, то другое. — Он еще раз глянул за борт. — Ладно. Я пойду. Смотрите в оба.
Надзиратель спустился на берег. Штурман зевнул, поежился, закурил папиросу.
— Ты, верно, гляди как следует, Чибисов. А то так весь пароход растащат, — сказал он и ушел в кают-компанию.
— Есть глядеть в оба! — весело крикнул ему вслед Алексей. Теперь он знал, что операция прошла удачно. Но и переволновался же он, когда этот осел засвистел…
Снова наступила тишина. Алексей подождал немного, подошел к концам, на которых висели кранцы, выбрал их на палубу. Оба были ровно обрезаны. Он аккуратно сложил их в бухты и бросил под шлюпку. Появится боцман — уберет куда надо.
Лобода пришел рано утром. Он взглянул на Алексея, в глазах его прыгали веселые искорки.
— Ну, как тут у вас? Не поймали воров? — тихо, улыбаясь, спросил боцман. — Плохо смотрите. Кранцы-то украли. Поменьше спать надо.
Алексей засмеялся. Значит, сам Василий Васильевич принимал участие в ночном происшествии.
13
Излюбленный ресторанчик моряков «Русалка» был переполнен. В порту стояло много судов. В зале слышалась английская, французская, голландская, русская речь. На маленькой эстраде надрывалось «трио» — пианист, скрипач и баянист. За столиками сидели моряки и их подруги, смеялись, пили. На паркетном «пятачке» танцевали. С потолка спускались бумажные китайские фонарики, освещавшие зал мягким уютным светом. Ловко избегая столкновений, по залу с подносами в руках носились официанты. Меняли блюда и бутылки.
За столиком посреди зала сидели разодетый Пеструхин, королева «Русалки» Лилька и мужчина огромного роста, с бычьей шеей, с наголо бритой головой, с маленькими тусклыми глазами. Обрюзгшие щеки свешивались к подбородку, широкий мясистый нос дополнял картину. Человек походил то ли на спившегося артиста, то ли на борца, ушедшего с арены. По-птичьи склонив на бок большую голову, он внимательно слушал уже пьяного, разболтавшегося Пеструхина.
Лилька, рыжая, молодая, сильно накрашенная женщина, закинув ногу на ногу, покачивала лакированной туфелькой и строила глазки светловолосому английскому штурману, сидевшему напротив.
— Ты, Федя, еще не знаешь Пеструхина, — хвастливо говорил матрос, наполняя вином бокалы. — Меня бог мозгами не обидел. Да… Любому дам очко вперед. Пейте, ешьте, Петька сегодня угощает! Лиль, хочешь шампанского? Скажи, и будет.
— Да ну тебя, — лениво отмахнулась женщина. — Не надо мне твоего шампанского. Нарезался уже. Пил бы меньше.
— Ничего не нарезался, — поджал губы Пеструхин. — Трезв как стеклышко. Хочешь, по одной половице пройду?
— И откуда у тебя столько денег, Петро? — завистливо проговорил бритоголовый Федя, отпивая из бокала. — Кажется, и должность у тебя невысокая. Контрабанду возишь?
— Так я тебе и сказал, что вожу. Ты не любопытствуй, пей лучше.
— У вас на «Бируте» политическую литературу возят, а я в порту работаю, так слышал. Фараоны два раза обыск делали, — тихо сказал Федя. — Вот откуда твои деньги. Верно?
— Очумел! За это деньги не платят. Я такими делами не занимаюсь. Повыгоднее есть, — испугался Пеструхин. — Так это у нас нелегальщину искали? Я и не подумал. Так, так… Ну, теперь ясно, из-за кого такой шурум-бурум подняли. Петька все знает. — Матрос пьяно подмигнул Феде и, желая подтвердить свою осведомленность, шепотом продолжал: — Лешка Чибисов с драконом… Вот оно в чем дело! Ночью приперли чемоданище, во! — Петька показал размеры руками. — Заховали где-то, не знаю. Вот черт! Я и не подумал…
— Это еще не факт, — буркнул Федя, опасливо оглядываясь вокруг и допивая вино.
— Не факт, не факт! Много ты понимаешь, — рассердился Пеструхин. — Если я говорю, значит — факт. Больше некому. Лилечка, куда ты все смотришь? Поговорила бы с нами, рассказала что-нибудь из любовной жизни, — повернулся Петька к женщине.
— Довольно того, что ты болтаешь языком, как тряпкой, — сказала Лилька и снова отвернулась.
— Что ты, радость моя, такая сердитая? Пойдем танцевать? — пригласил Петька, поднимаясь со стула.
Лилька неохотно встала, положила руку на плечо матроса, но, сделав несколько шагов, вернулась обратно:
— На ногах не стоит. Танцуй один, если хочешь.
Пеструхин обиженно замолчал. Федя, положив голову на согнутые в локтях руки, клевал носом.
— Я пойду, Петро, — вдруг сказал он, — завтра на работу. Да и выпил изрядно. Бывайте здоровы.
Пеструхин его не задерживал. Хотелось остаться наедине с Лилькой, договориться о дальнейшем.
Федя, не торопясь, вразвалочку, пошел через зал к выходу.
— Лилечка, может, пойдем к тебе, а? Хватит здесь… — заискивающе шепнул Пеструхин, беря Лильку за руку. Она не ответила на ласку, вырвала руку, беззлобно сказала:
— Сволочь ты, Петька. Продал людей…
— Каких людей? Ты что, свихнулась? Шлепаешь языком что не надо! — взорвался Пеструхин. — Я в жизни никого не продавал.
— Да не шлепаю. А кто говорил про какого-то Лешку, дракона, чемодан? Может, там никакой литературы и не было, а ты подозрения навел, язык без костей… Эх, дурья башка!
— Ну, ты брось. Это же я Феде говорил. Он свой парень. Могила, — успокоился Пеструхин.
— А ты его давно знаешь? Пуд соли съел?
— Давно-недавно, а знаю. Хороший человек. Помнишь, у тебя в гостях были?
— Помню…
Лилька загадочно усмехнулась и с каким-то презрительным сожалением взглянула на Пеструхина.
14
Лободу и Алексея арестовали на следующий день, когда работы на судне уже заканчивались. Их взяли тихо, без шума. На пароход пришли два полицейских в штатском. Вместе с вахтенным штурманом они появились в кубрике, вызвали туда боцмана и Чибисова.
— Собирайтесь, господа хорошие, — сказал полицейский повыше ростом. — С вещами.
— Куда это? — спросил Лобода, бросая быстрый взгляд на Алексея.
— Там узнаешь, — проворчал полицейский.
На палубе, с опухшей от пьянства физиономией, опустив плечи, понуро стоял Пеструхин. Увидя арестованных, он выронил из рук метлу. Лобода встретился с ним глазами и громко сказал:
— Ну ты и сволочь, Пеструхин…
— Замолчи! — толкнул боцмана в спину полицейский. — В участке поговоришь.
Петька бросился к боцману, запричитал:
— Василий Васильевич, видит бог, это не я. Я только…
Но Петька не успел докончить. Полицейский отогнал его.
Алексея допрашивал сам Лещинский. В его небольшом, помещавшемся в центральной тюрьме кабинете, пахло сигарным дымом, кофе, хорошим одеколоном. Этот кабинет больше походил на комнату в частной квартире, чем на служебное помещение. Лещинский встал ему навстречу, приветливо улыбаясь. Так встречают желанного гостя.
— Садитесь, молодой человек, садитесь. В ногах правды нет. — Он усадил Алексея в кресло, стоящее перед столом. — Прежде
