которые мстят людям за свою смерть, когда пытаешься из них что-то приготовить. — Ты же знаешь, Гель, Лариса и Эллочка у нас дамы нервные, переживательные. Зачем ты лодку раскачиваешь?
— Эллочка просто противная, — фыркнул ребёнок, нисколько не впечатлившись моей речью. — И жадина. А мама… У неё, между прочим, мужик есть.
Кусок шашлыка едва не встал у меня в горле. Я кашлянула, отпила воды и осторожно спросила:
— Какой мужик?
— Я его не видела. — Геля нахмурилась и поджала блестящие от бараньего жира губы. — Только слышала, как она с ним по телефону воркует. Славочка то, Славочка это… Фу!
Я задумчиво рассматривала хмурое лицо сестры, пытаясь найти слова, чтобы объяснить… что? Блин блинский, и почему именно я всю жизнь занимаюсь тем, что всё объясняю Геле? Может, отфутболить её к Ларисе за разъяснениями? Нет, не получится так. Я слишком люблю младшую, чтобы позволить ей барахтаться в неуклюжих словах её матери.
— Давно это было?
— Первый раз услышала пару лет назад, — огорошила меня новостью Геля. — Потом ещё слышала… периодически. Мама к этому Славочке на свиданки бегала, пока ты работала, а мы с людоедкой учились. Сейчас из-за ковида не бегает.
— Гель, — я вздохнула и с чувством, с толком, с расстановкой начала говорить: — Понимаешь, Лариса — взрослая женщина, ей хочется любви, отношений. Наш папа умер, и она имеет право…
— Так этот Слава женат! — выпалила вдруг Ангелина, и я моментально забыла, что хотела сказать. Поперхнулась воздухом и застыла, глядя на сестру вытаращенными глазами. — Да, я сама слышала, как мама обсуждала его жену. И двоих детей! Там девочки-близняшки, им по семь лет. Зой, разве так можно?! Это нехорошо!
Да, б**, нехорошо — не то слово! Ну Лариса, удружила. Теперь понятно, что Геля цепляется к маме не только из-за ревности к другому мужчине, но и из-за врождённого чувства справедливости.
— Гель, послушай… — Я отложила в сторону тарелку с шашлыком, вытерла руки и положила ладони на плечи сестры. — Я понимаю твоё возмущение. Да, это нехорошо. Мягко говоря. Но это — не твоё дело. Это дело Ларисы и того мужика.
— И его жены!
— И его жены, — покладисто согласилась я, ещё не подозревая, к чему приведёт подобное уточнение. — Но не твоё. И не моё. Нам же с тобой нужен мир и покой в семье, понимаешь? Если ты будешь постоянно ссориться с Эллочкой или Ларисой, только ухудшишь обстановку в доме, но больше ничего не добьёшься.
— Мне неприятно, что мама так себя ведёт, — буркнула Геля, отводя глаза. — И из-за этого тяжело с ней общаться.
— Просто постарайся меньше контактировать. И, Гель… Взрослые иногда совершают плохие поступки. Потом жалеют о них, но…
— Не похоже, что мама жалеет, — фыркнула сестра. — Да и два года уже они встречаются. Гадко.
— Гадко, — повторила я со вздохом, не зная, что ещё сказать. Оправдывать Ларису совсем не хотелось. Она неплохая женщина, но эгоистка. И я даже понимала, чем она руководствуется, встречаясь с этим мужиком. Семью с ним создавать не хочет, ни на что не претендует, разрушать брак не собирается — и чего в таком случае переживать? Правильно, нечего.
Теперь я, подъезжая к дому Глеба Викторовича, думала об этом разговоре и мысленно надеялась, что Геля всё-таки утихомирит своё обострённое чувство справедливости и перестанет нарываться на ругань. Вряд ли, конечно, но… А вдруг?
18
Зоя
Как и в прошлый раз, меня встречал управляющий — тот самый Николай Петрович, который сегодня отчего-то выглядел менее помпезно и с порога заявил, что я могу называть его Ником и быть на «ты». Я слегка обалдела, но согласилась, и он сначала показал мне комнату, в которой я теперь буду жить, а затем, сгрузив туда вещи, повёл на кухню.
— Познакомлю тебя с коллективом, — уточнил Николай, когда я поинтересовалась, куда мы направляемся.
Что ж, коллектив — это порой неплохо. И вроде бы мне повезло. По крайней мере, никто отторжения не вызвал — все присутствующие на кухне показались вполне приятными людьми.
Старшую горничную звали Генриетта Максимовна, и это была чуть полноватая, крепко сбитая дама лет шестидесяти, высокого роста и с седыми волосами, собранными в пучок. Если бы не форма горничной — коричневый брючный костюм с серым фартуком, — Генриетта Максимовна вполне сошла бы за аристократку, настолько благородно-спокойным было её лицо. Мне она напомнила британскую актрису Джули Эндрюс, только менее холёную.
Горничных под началом Генриетты Максимовны было три — все довольно-таки молодые женщины. Самой старшей была Тамара — ей явно было чуть за сорок, — но тем не менее она показалась мне симпатичнее остальных. Очень яркая женщина с тёмными волосами, карими раскосыми глазами — видимо, в роду отметились какие-нибудь монголы, — смуглой кожей и чётко очерченным чувственным ртом. Рядом с ней две другие девчонки — Саша и Света, или, как при мне назвала их Генриетта Максимовна, «ЭсЭс», — казались двумя бледными поганками. Обычные русоволосые и голубоглазые девчушки лет двадцати-двадцати двух, чуть младше меня. Улыбчивые, смешливые. Саша кругленькая и пухленькая, Света, наоборот, худая как щепка.
— Зоя, — с важностью произнёс Николай, познакомив меня с ними, — ты, как повар, имеешь право на помощника. Поэтому, если что-то понадобится на кухне, обращайся к Генриетте Максимовне, она выделит тебе помощь в лице Саши или Светы.
— Боже, Ник, — старшая горничная закатила глаза, — ну когда же ты избавишься от этой жуткой пафосной привычки всё объявлять, как будто мы у особы королевских кровей работаем или в Белом доме… — Я улыбнулась, и Генриетта Максимовна пояснила, косясь на стремительно краснеющего управляющего: — Ник у нас год только работает, а до этого он был мажордомом у одного крутого-прекрутого мужика, которому нравилось вот такое. Никак не отвыкнет.
Девчонки захихикали, а Николай, багровый как свёкла, пробурчал:
— Отвыкну, не волнуйтесь, Генриетта Максимовна.
А мне вдруг стало интересно, по какой причине он ушёл от этого «крутого-прекрутого мужика». Неужели зарплата была меньше?
— Так, ну давайте дальше знакомиться, — продолжал между тем Николай. — Это вот Виктор, шофёр хозяина, то есть Глеба Викторовича.
Так-так, кажется, теперь становится понятным, откуда взялся этот буржуйский «хозяин». От прошлого работодателя!
— А это его дочка Оля.
Долговязый и почти
