самому основателю рода Лемони: темное дерево, резьба в виде листьев плюща, ножки — звериные лапы и потемневшие от времени бронзовые ручки.
Джеймс подошел к бюро и опустил крышку-стол. С первого взгляда ничего примечательного внутри не было: письменные принадлежности, аккуратно расставленные баночки с чернилами, писчая бумага и стопка конвертов.
Переписка кузена Джеймса особо не интересовала — пришел он сюда не за ней, и все же любопытство взяло верх.
Взяв конверты, Джеймс начал их перебирать — все письма были адресованы, конечно же, Лемюэлю. В графе «отправитель» стояло: «Тремпл-Толл, ул. Грейсби, 18, Роджер М. Хоггарт».
Джеймс открыл один из конвертов и развернул письмо:
«Дорогой мистер Лемони!
Учитывая описанные вами наблюдения, я вынужден сделать неутешительный вывод: болезнь прогрессирует. Расщепление не просто продолжается, но усиливается. Как по мне, вы слишком беспечно относитесь к увеличению количества «посетителей». Это явный признак ухудшения, и, в отличие от вас, я не могу позволить себе отнестись к нему снисходительно.
Я вынужден увеличить назначенную мною ранее дозировку “Лития Керхена”. Если так пойдет и дальше, нам придется добавить к нему раствор “Гнаубевиш”. И все же, как ни прискорбно это признавать, я склоняюсь к тому, что мои методы лечения не работают. В случае если состояние продолжит ухудшаться, я настоятельно рекомендую вам всерьез рассмотреть то, что мы с вами обсуждали. Я имею в виду “Эрринхаус”. Хоть вы и говорили, что это исключено, я настаиваю, что вам смогут помочь только там.
Доктор Р.М. Хоггарт»
Джеймс нахмурился.
«Что?! “Эрринхаус”?! Да ведь это лечебница для умалишенных!»
Сперва, читая письмо, он решил, что речь идет о болезни миссис Лемони, но что-то ему подсказывало, что имелась в виду совсем не она. Может, еще одно письмо что-то прояснит?
Джеймс открыл очередной конверт и прочитал:
«Дорогой мистер Лемони!
Я получил ваше письмо, и оно меня всерьез обеспокоило. Вы отвергаете прописанное мною средство и подвергаете себя и свой разум экспериментам. Напомню вам, что, как доктор, я настоятельно не рекомендую использовать непроверенные лекарства собственного изобретения. Я с большим уважением отношусь к вашему неоспоримому таланту в создании лекарственных средств, но должен отметить, что это крайне опасно.
Вы утверждаете, будто при помощи вашего средства вам удалось подавить некоторые проявления болезни — такие как: чрезмерную подозрительность, агрессивность, напряженность и раздражительность. Но, к сожалению, это не так. Насколько я понял из нашей прошлой беседы, вы всего лишь научились их скрывать. Я давно наблюдаю за пациентами со схожими заболеваниями, и могу с уверенностью утверждать, что подобное притворство — а это оно и есть! — не способствует излечению, а лишь усугубляет протекание болезни.
При этом, хоть вы и писали, что предельно осторожны, строго придерживаетесь дозировки и ведете подробный учет наблюдений, я переживаю не столько об эффекте вашего лекарства, сколько о том, что в ваше лечение может вмешаться Хороший сын. Вы и сами знаете, как он опасен и что он пойдет на любые ухищрения, чтобы помешать вам. Прошу вас, будьте бдительны!
По эпилогу: если Хороший сын снова появится, тут же дайте мне знать!
Доктор Р.М. Хоггарт»
Все стало лишь запутаннее и непонятнее. Было очевидно, что речь идет о самом Лемюэле и о его какой-то болезни. Но что это за болезнь? И кто такой этот «Хороший сын»?
Джеймс вытащил из конверта еще одно письмо, и сам не заметил, как дрожат его руки.
«Дорогой мистер Лемони!
Меня обеспокоили ваши слова о том, что вы не намерены “полностью излечиться”. Вы утверждаете, будто от вашего состояния напрямую зависит успешность вашей работы, но я не понимаю, что это значит. Вы упоминали некую полезную и чрезвычайно важную для вашей работы “издержку” болезни. Прошу вас, напишите мне, что вы подразумевали.
Я переживаю за вас. У меня возникло подозрение, что вами манипулируют: все выглядит так, будто за нежеланием полностью излечиться стоит Хороший сын. Напоминаю вам, что он хитер и коварен. Ни в коем случае нельзя давать ему то, чего он хочет. Вы и сами знаете, что последствия этого будут ужасны и необратимы.
Доктор Р.М. Хоггарт»
Джеймс прочитал еще три письма. В каждом доктор выражал обеспокоенность, тут и там мелькало: «галлюцинации», «расщепленный разум», «бредовые наваждения», а также постоянно упоминался все тот же Хороший сын… О том, кто это, подробно сказано не было, и Джеймс понял лишь, что Хороший сын (какое странное прозвище!) — крайне отвратительный человек, который имеет некоторое влияние на Лемюэля, который всячески мешает Лемюэлю бороться с его болезнью, а еще — строит свои непонятные планы на аптеку. Доктор упомянул, что Хороший сын считает Лемюэля недостойным последователем дела Лемони и надеется прибрать аптеку к рукам. Напрашивался вывод, что это кто-то из его родственников. До сего момента Джеймс не знал, что в Габене живут и другие Лемони…
Но хуже всего было другое. Из переписки следовало, что Лемюэль не просто не в себе, а то, что он — самый настоящий сумасшедший! Именно об этом говорил утром констебль Тромпер! Письма доктора Хоггарта подтверждали его слова и больше не казались следствием банальной личной неприязни.
Джеймс попытался вспомнить, замечал ли он какие-либо признаки душевного недуга в кузене, но на ум ничего не приходило. Лемюэль был угрюмым замкнутым человеком, но как-то по-особому безумно себя не вел. Может, виной всему лекарство его собственного изобретения, о котором писал доктор?
И тут Джеймсу вспомнилось то, что Лемюэль сказал при первой их встрече. «Интересно, он настоящий?» Неужели кузен посчитал его, Джеймса, какой-то своей галлюцинацией?
— Куда же он запропастился?! — раздался из коридора голос Лемюэля, и Джеймс содрогнулся: кузен ищет его! Он вот-вот зайдет сюда и обнаружит его!
Джеймс поспешно спрятал письмо в конверт, а саму стопку конвертов сунул обратно в бюро. Подняв крышку, он лихорадочно огляделся.
Ширма!
Скользнув за нее, Джеймс затаился, и тут повернулась ручка, дверь открылась, и аптекарь зашел в комнату.
Заперев ее изнутри, он, судя по звуку шагов, принялся расхаживать по комнате.
Джеймс выглянул в щелочку между сегментами ширмы. В руке кузен держал какой-то сверток, при этом он явно был чем-то обеспокоен, а еще чрезвычайно взволнован. Расхаживая по комнате, Лемюэль хмурился и что-то бормотал себе под нос.
Джеймсу удавалось разобрать лишь обрывки:
— Ну наконец… он ответил… я уж и не надеялся… а может, он сообщит, что не удалось?.. но он ведь обещал… мы же заключили договор… Проклятье!
Лемюэль внезапно заметил, что сверток, который он держал
