Ознакомительная версия. Доступно 25 страниц из 122
последние месяцы – только жалкие гроши и затерялись на дне кошелька. – Где я их возьму, Владик?!
…Владислав Северянович мало сидел в конторе, даром что директор, чаще проводил время в лесу, среди деревьев, где «проще». Под эту простоту он старался подвести всё, чем жил не только он сам, но и весь окружавший его мир. Поэтому-то он сразу решил, что Людмила Ивановна, узнав о растрате, завопит, затопает, наймёт костоломов. А те если не зароют заживо, то либо сожгут, либо корову уведут, в общем, ощиплют как липку. Конечно, думать так основания у него были, ведь седина даётся не зря, тем более ранняя (а отцу Никиты натикало за сорок). Да и жизнь научила, особенно в последние несколько лет, когда всё в стране накренилось и рухнуло, выворотив корни. И вот уже в соседней деревне сожгли нерадивую коммерсантку, которую вот такая же Людмила Ивановна снабжала товаром, а колхозная тюха-матюха возьми да сделай растрату. Заорёшь, закусаешь руки!
– Ладно, не ори! Не кусай руки-то, поздно руки-то кусать! – Владислав Северянович, слюнявя толстый прокуренный палец, с видом прокурора листал тетрадку, откуда выпорхнули стаи чёрных цифр и, каркая, сошлись над головой Антонины Сергеевны. – Локоток-то вот он где, да не укусишь!
– Чё ж не орать, Владик? Чё ж руки-то не кусать? Как быть?!
– Как быть?! А я тебе не говорил: не связывайся? А я тебя не предупреждал: попадёшь в яму и нас потянешь? Ты послушалась?! У-у, вертолобая! Правильно моя мать говорила…
– Как получилось, что такой долг большой? – остыв во дворе, попробовал понять Владислав Северянович. – Ну, пятьдесят тысяч – куда ни шло, в это я ещё могу поверить. Но откуда столько-то?!
– Как откуда?! – застонала Антонина Сергеевна. – В магазин по хлеб идти – брала, вещами – брала (а за них ведь вкладывать надо!), на электрочайник – брала, на Новый год прикупить к столу – брала…
– В гробу его видать, такой Новый год!
– …муку – брали…
– Муку я тоже бра-ал!
– Повидло я брала. Колбасу. Консервы…
– Да не могло-о уйти на консервы восемьсо-от со-орок! Ты мне мозги… – Владислав Северянович захлопнул дверь, после чего голоса стали глуше, как будто накрыли колпаком. Никита без ужина (да мать и не сготовила!) зарылся в постель, нахлобучил на голову подушку, желая провалиться в тартарары, уснуть, умереть и сделать так, чтобы его уже никогда не было.
Назавтра Владислав Северянович, собираясь на работу, сказал медленным выстывшим голосом:
– Что будешь делать, где станешь искать – а только из моего дома они ничего не возьмут, имей в виду! Ты здесь ничего не наживала. Это я купил и мать моя с отцом помогали мне. Всё! Сегодня стели себе на диване…
И ушёл.
И мама Никиты, швырнув непросеянную гречку обратно в чашку, навзрыд закричала, поднялась из-за стола и так, крича, побрела, натыкаясь на стены и ничего не видя перед собой.
* * *
Беда! Вот что вынес Никита из давних вчерашних времён своего детства.
Беда – кашу так и не сварила мама.
Беда – в маминой тетрадке, как вороньи наброды на снегу, – цифры, цифры, цифры. Но и кинь тетрадь в печь – всё равно беда.
Беда – Владислав Северянович опять столуется врозь.
Беда – возьмёт Никита маминого – отец хмурится, возьмёт у отца – мать вздыхает.
Беда.
Разрывайся пополам.
Пропадай на улице.
Возвращайся от друзей, говоря: «Я сыт». А лучше – не ешь. Или ешь втихушку, поровну взяв – у Владислава Северяновича молока, картошек и варёных яиц, у матери – пряников с конфетками (накликала на себя беду, а всё сладости ему покупала!). Да он бы вообще не ел! Нельзя: Антонина Сергеевна плачет – ребёнка язва забодает (а из матери своя беда слёзы сосёт!), Владислав Северянович – на дыбы: ты довела, что ребёнок не ест!..
Беда.
Беда – должники Антонины Сергеевны (а когда такое было? Сама всю жизнь в долгах как в шелках!) тянут резину, разводят руками или обходят переулком, если завидят на другом конце улице. А чем докажешь? Расписок-то не брала, хоть наказывала Людмила Ивановна да Владислав Северянович стращал. Нет, она своё твердила: деревенские, как-нибудь сочтёмся, в Африку не убегут! Да и как сунешь листок и карандаш, когда вот так же, под Христово имя, столько раз саму выручали? И как потом людям в глаза смотреть?..
Беда.
Беда – кому ни поклонилась, у всех своя беда (хотя куда тем бедам до её беды!), никто ничем помочь не может. Или не хотят, так тоже бывает. Радуется иной, глядя, как человек унижается, стоит ни жив ни мёртв и смотрит с надеждой, а потом топчется у калитки и не ведает, куда ещё пойти. И ведь внимательно выслушают, те же родственники (что было для Никиты удивительней всего), посадят на табуретку, обо всём расспросят. А в итоге: «Ой, нет, сами на мели́!» А едва ты за порог – к телефону (или на почту, или в магазин, в общем, где людно): «Так и так, слышали?! Коммерсантка-то наша прославленная растранжирила вещи налево-направо, полдеревни одела-обула, а сама теперь на бобах! Не сегодня-завтра приедут из города, наведут шороху! Сейчас только сидела тут, на сознание капала…»
Или уж это Никита от горя, от обиды на весь мир за маму, за её слёзы и унижения думал о людях так? Но ведь в те дни он повидал всяких. Иные уже поседели, имели добра воз и маленькую тележку, грамоты на стене. Они зарождали колхозы, боролись на полях социалистических сражений, заседали в сельсоветах, в горсоветах, маршировали на Первомай с плакатами и красными флажками в руках, гремели на партийных собраниях, а с получки перечисляли в Фонд мира… А вот же: из-за денег готовы были по-собачьи извернуться, уткнуть нос в пятую точку! Или сказать: «Схожу к соседке, перезайму!» – и кануть в воду, похохатывать где-нибудь, рассказывая, как училка со своим обглодышем стынет на ветру, морозит сопли и слёзы…
Что же получается: отворяй ворота – это для своей беды, а от твоей беды запираются на тридцать три засова?
Беда!
Беда – как носом чуяла, что её денежки – тю-тю! – хозяйка потребовала расчёта. Ни раньше, ни позже. Будто приспичило! Но мать и в самом деле раз или два вовремя рассчиталась, а дальше всё как у того Егорки, отговорки: то треть суммы, а то ноль без палочки. Тут любой взбеленится и начнёт названивать, не смотря, какой час на дворе. У любого, не только у Антонины Сергеевны, душа в пятках спрячется от этих ночных звонков.
– Я немножко поистратилась… я позже… – когда таиться дальше стало бессмысленно, забормотала в телефонную трубку. Думала, что с коммерсантами можно так
Ознакомительная версия. Доступно 25 страниц из 122
