будет думать, бредя через всем ветрам открытый мост? Проклинать тот день, когда впервые появился на пороге ценитель его литературного таланта Кеша? О пьяной драке в парке? О Галке? О пикнике на неизвестно кому принадлежавшей даче, куда не в добрый час привезла Галка Линевского?..
Вот уж воистину нет худа без добра. Три подонка возле кинотеатра помогли мне прозреть, почему должен Андрей бояться Кешу, почему угодничает перед ним, покрывает убийство. Ну, а пикничок на загородной даче, чтобы связать концы, придумал я сам, без посторонней помощи, довольно любопытно все может получиться и — что не менее важно — правдоподобно. Нет, я, пожалуй, все-таки попробую дописать этот детектив. Но уж не по чьему-то заказу — для собственного интереса. В конце концов, я могу вообще не показывать законченную работу, договор с ними не подписывал. Надо вот только домыслить, как сюда пристроить Линевского. Он, каким я его вижу и описываю, не тот человек, который пойдет пьянствовать в какой-нибудь сомнительной компании. К тому же с Галкой. И тем более, что был при сем антагонист его и недоброжелатель Гурков. С Линевским вообще туго получается — во-первых, он не действует, потому что пропал из города, а во-вторых, им занимаются другие товарищи. Впрочем, связующая нить есть, — многоуважаемый товарищ полковник Свиридов, Петр Петрович, которого на всё и вся должно хватать. Это вообще палочка-выручалочка любой милицейской истории. Как только бравый оперативник не в ту степь сворачивает, или тупичок впереди вырисовывается — сразу же в просторном кабинете под портретом Дзержинского его приведут в чувство, вариант путный предложат, идейку подбросят, и похвалят, и пожурят по-отечески…
Глеб чувствовал себя неловко. Не очень-то удобно капитану сидеть, когда полковник, пожилой человек, на ногах — то у окна постоит, то по кабинету взад-вперед прохаживается. Крымов несколько раз порывался встать, но Петр Петрович досадливо махал рукой, чтобы не дергался.
— Значит, сомнений, что нож принадлежал Гуркову, нет? — спросил Свиридов.
— Нет, Петр Петрович, — виновато потупился Глеб. И было отчего. Юрке спасибо. Ведь не вспомни старушка-соседка, что видела этот самый нож — приметный больно, самодельный с черной костяной ручкой — у Андрея, следствие могло непредсказуемо затянуться. С Крымова же и спрос: уверовал, что не мог Андрей убить Галку — и такой непростительный промах допустил. К Митрофановне Глеб помчался вскоре после того, как отпустил Гуркова. Терпеливо выслушал, как захлопнуло у нее сквозняком дверь, и никого из мужиков рядом, хорошо, Андрей подоспел. К себе наверх съездил, вернулся — и этим самым ножом, отчетливо его запомнила, с защелкой возился. И как сразу не признала — ума не приложит. То-то потом все на душе неспокойно было, кошки скребли: вроде забыла что-то, важное очень, а что — не припомнит. Это уж когда молоденький-то милицейский выпытывать начал, вдруг в памяти всплыло… И предвосхищая возможный вопрос полковника, Глеб сказал:
— Я для достоверности нож еще двум его приятелям, кто понадежней, показывал — тоже опознали. Подстраховался, понятно, чтобы Гуркова раньше времени не спугнуть, предупредил их об ответственности за разглашение тайны следствия. Припугнул на всякий случай.
— Припугнул, говоришь? — непонятно улыбнулся Свиридов. — Хорошее дело. А отпечатков пальцев Гуркова, значит, не нашли…
— Не нашли… — эхом отозвался Глеб.
— И что ты по этому поводу думаешь?
— А что тут думать? Либо в перчатках был, либо не Гуркова работа, девяносто девять и девять, что второе. Да вы и сами полагали…
— Полагал, полагал… — Свиридов снова принялся расхаживать от окна к двери.
— Но зацепка есть, и серьезная, — окрепшим голосом продолжил Глеб. — Пусть Гурков объяснит, как оказался его нож в груди Неверовой. Это ему не фотография Линевского. Кстати, Петр Петрович, в каких границах я могу с ним говорить о Линевском?
— Теперь, когда подписан ордер на арест, в любых. Сомневаюсь, что он сможет пролить яркий свет на дело Линевского, но многое, сомневаться не приходится, знает. Хотя, если мы верно судим, об исчезновении Линевского он действительно не подозревает. Всё к этому клонится.
— А о самом Линевском есть что-нибудь новенькое?
— Мало. Ребята с ног сбились. Единственное, что удалось выяснить, — видели его в тот день в аэропорту. Предположительно, улетел к матери во Львов. А там, точно установлено, не появлялся. Мать ни о чем не догадывается. Но в любом случае роль во всей этой истории Гуркова теперь значительно возросла. Однако объект номер один, сам понимаешь, Кеша. Личность пока не установлена, а пора бы. Давно пора. И вообще…
Что — «вообще», Свиридов не договорил, но Глеб окончательно смутился, заполыхал. Еще один прокол — Юрка упустил Андрея и Кешу. Пришел к Глебу злой, взъерошенный, оправдывался. Ему, видите ли, в голову не приходило, что Кеша может приехать на такси. А ведь так все хорошо поначалу складывалось! Юрка настолько преуспел, что умудрился даже — благо, стекло в будке выбито было — подслушать Андреев разговор. И до столовой проводил, а потом до телеграфа…
Крымов, под настроение, высказал Юрке все, что о нем думает, вручил ордер на арест и велел без Гуркова не возвращаться. Теперь приходилось выслушивать вздохи и намеки Свиридова, казниться. Поднял наконец глаза:
— Кешу я найду, Петр Петрович, из-под земли достану.
— Из-под земли не надо, — без улыбки сказал Свиридов. — Но доставай. У чем скорей, тем лучше. Помощь нужна?
— Сам управлюсь. — Встал, официально вытянулся. — Разрешите идти, товарищ полковник?
Глеб вернулся в свой кабинет, выяснил, что Юрка и, соответственно, Андрей до сих пор не появлялись. Это Глебу совсем не понравилось. Не хватало только, чтобы и Андрей куда-нибудь запропастился…
Ну вот, пока всё, можно брать тайм-аут. Не для отдыха, естественно, а чтобы закончить статью. Андрей меня больше не преследовал. Сейчас Юрка с участковым дождутся его, грязного, озябшего, уставшего, сломленного, и препроводят «куда следует». Идиотское, кстати, сочетание слов, кто его, интересно, придумал? А там уж Глеб домнет его, труда большого не составит. Это не показания на бумажке писать — будет предъявлено обвинение в убийстве. О драке в парке Андрей в любом случае умолчит, но немало интересного может поведать. Я чувствовал себя достаточно бодро, хватило бы и на очередной поединок Глеба с Андреем, однако счел за лучшее оставить это удовольствие «на потом». Неплохая приманка, чтобы не угасло желание вновь засесть за рукопись — то, что называют в литературных кругах «сладкой каторгой»…
7
Понедельник, всем известно, день тяжелый. Для меня же он еще больше осложнился тем, что неожиданно заболела одна наша сотрудница, меня назначили дежурным по номеру. Дежурство в мои планы совсем не
