Ознакомительная версия. Доступно 7 страниц из 34
На следующее утро Ходжа позвал меня и сказал: моя вина велика не только потому, что я сбежал, но и потому, что, приняв укус насекомого за чумной бубон, оставил его умирать, поэтому он хотел меня сурово наказать, но времена изменились. Он объяснил, что неделю назад его позвал падишах и спросил, когда закончится эпидемия чумы, сколько еще жизней она унесет, и угрожает ли что-нибудь его жизни. Ходжа испугался, он не был готов к такому разговору, поэтому дал обтекаемый ответ, сказав, что надо понаблюдать за звездами, и попросил дать ему время. Он помчался домой, но не мог придумать, что ответить падишаху. И решил привезти меня.
Он давно знал, что я на острове; после моего побега он болел, был простужен, но через три дня стал меня искать, напал на мой след, немного заплатил, и болтливый рыбак сказал, что отвез меня на Хейбели. С острова я никуда не мог бы сбежать, и он не поехал за мной. Я не мог не согласиться, что его отношения с падишахом — большой шанс в жизни. Он честно признался, что нуждается в моих знаниях.
Мы сразу же принялись за работу. Ходжа был охвачен решимостью человека, знающего, чего он хочет; мне нравилась эта уверенность, которую прежде я в нем не замечал. Завтра нас снова должны были призвать, и мы не стали терять времени. Мы договорились о главном принципе: не сообщать слишком много сведений, но доказывать то, что сообщаем. Острота ума Ходжи, которую я любил, позволила сразу сформулировать: «Предсказание — шутовство, но им прекрасно можно пользоваться, чтобы воздействовать на глупцов». Слушая мои объяснения, Ходжа, похоже, соглашался с тем, что чума — это беда, которую можно одолеть только медицинскими средствами. Он, как и я, не отрицал, что бедствие не могло случиться без воли Аллаха, но это не прямое ее проявление, поэтому мы, смертные, должны засучить рукава и что-то предпринять, и это не умалит величия Аллаха. Разве святой Омар[49]не позвал Абу Убейде[50]из Сирии в Медину[51], чтобы спасти войско от чумы? Чтобы уберечь падишаха, Ходжа потребует, чтобы тот свел к минимуму общение с другими людьми. Не могу сказать, что нам не приходила в голову мысль внушить падишаху страх смерти для того, чтобы вынудить его принять необходимые меры, но это было опасно: дело не кончилось бы запугиванием падишаха с помощью поэтического описания смерти; даже если бы на него подействовали слова Ходжи, его окружала толпа глупцов, которые были способны развеять его страх, а потом в любой момент обвинить Ходжу в безбожии. Поэтому мы сочинили речь, опираясь на мои литературные познания.
Самым страшным Ходже казалось предсказать окончание эпидемии чумы. Нам надо было получить сведения о числе умирающих ежедневно, о чем я сказал Ходже, он ответил, что для получения этих данных попросит помощи у падишаха.
На следующий день он отправился к падишаху, а я — в город. Я, как и прежде, боялся чумы, но не мог устоять против желания хоть немножко вкусить сладость движения и жизни. Был прохладный летний день, дул ветерок. Прогуливаясь среди замирающих и мертвых, я чувствовал, что никогда еще так не любил жизнь. Заглядывая во дворы мечетей, я считал покойников, потом бродил по кварталам и пытался установить связь между увиденным мною и числом умерших. Невозможно охватить мысленно все дома, людей, толпу, веселье, горе и радость. По странной прихоти мои глаза отмечали только отдельные подробности, отчаяние одних и равнодушие других.
К обеду, уже не в силах больше видеть людские толпы и покойников, я перешел на противоположный берег Золотого Рога, в район Галаты, и там побродил вокруг судоверфи, посидел в кофейнях, курил, глубоко затягиваясь, поел в харчевне исключительно ради общения, походил по рынкам, заглянул в лавки. Мне хотелось запомнить все, чтобы потом сделать какой-то вывод. Когда стемнело, я вернулся домой и выслушал Ходжу, вернувшегося из дворца.
Все было хорошо. Наш рассказ произвел на падишаха впечатление: падишах согласился, что чума пытается обмануть его, точно шайтан, вырядившийся в человеческие одежды; он принял решение не пускать во дворец иностранцев, вход и выход из дворца были взяты под строгий контроль. На вопрос, когда и как закончится эпидемия, Ходжа рассыпался таким соловьем, что падишах со страхом признался, что ясно представляет себе Азраила[52], который бродит, как пьяный, по городу и уводит тех, кто попадается ему на глаза. Ходжа тут же взволнованно поправил его: это не Азраил виноват в смерти людей, а сам шайтан. И не пьяный он, а очень хитрый. Как мы и договорились, Ходжа прибавил, что с шайтаном надо бороться. Чтобы определить, когда чума оставит город в покое, надо посмотреть, где гуляет шайтан. И хотя кое-кто из придворных сказал, что бороться с чумой значит нарушать волю Аллаха, падишах на это не обратил внимания; он спросил потом, явится ли шайтан чумы к его животным: соколам, львам, обезьянам? Ходжа сразу ответил, что к людям шайтан приходит в человечьем обличье, а к зверям — в обличье мыши. Падишах тотчас приказал доставить пятьсот кошек из далекого, не затронутого эпидемией города, а затем приказал выделить для Ходжи столько людей, сколько ему требуется.
Выделенных нам двенадцать человек мы тотчас разослали во все концы Стамбула, они ходили по кварталам и докладывали нам об увиденном и о числе умерших. На столе у нас лежала карта Стамбула, которую я перерисовал из книги. Ночью мы со страхом наносили на карту значки, показывающие, где свирепствует чума, и прикидывали, что сказать падишаху.
Поначалу мы не были оптимистами. Чума бродила по городу не как хитрый шайтан, а как убийца, которому все равно, кого убивать. В один день она забирала сорок душ в Аксарае, потом покидала его и заглядывала в Фатих, потом направлялась в Топхане и Джихангир, а потом оказывалось, что она побывала и в Зейреке[53], унесла также двадцать человек из нашего квартала, выходящего на Золотой Рог. По количеству умерших мы ничего не могли понять: в один день умирало пятьсот человек, а в другой — сто. Прошло много времени, прежде чем мы поняли, что важно не где она убивает людей, а где она впервые замечена. Падишах снова звал Ходжу. Мы подумали и решили: Ходжа скажет падишаху, что чума гуляет в людных местах, на рынках, где люди обманывают друг друга, и в кофейнях, где люди сидят тесно, касаясь друг друга, и сплетничают. Он ушел, а вернувшись вечером, рассказал.
Выслушав его, падишах спросил: «Что же нам делать?» Ходжа сказал, что надо, пусть даже силой, сократить число людей на городских базарах. Умники из окружения падишаха сразу возразили: а как же будет снабжаться город, если прекратится торговля, остановится жизнь, услышав, что чума гуляет в человеческом одеянии, люди испугаются, решат, что наступает конец света, и могут взбунтоваться; потом, никто не захочет, как в тюрьме, сидеть в квартале, где гуляет шайтан чумы, начнутся волнения. «Они правы», — сказал Ходжа. Но тут один из умников спросил, где найти человека, который усмирит народ, и тогда падишах разгневался; он напугал всех, сказав, что накажет тех, кто сомневается в его силе. И в гневе он повелел сделать так, как говорит Ходжа, но не забыл при этом посоветоваться со своим окружением. Главный астролог Сыткы-эфенди, точивший зуб на Ходжу, напомнил, что тот так и не сказал, когда чума покинет Стамбул. Ходжа, испугавшись, что падишах признает, что астролог прав, сказал, что в следующий свой приход принесет календарь.
Ознакомительная версия. Доступно 7 страниц из 34
