еде в определённый час, трусливым квиетизмом1, любовью к древнему и старому, к попорченному и больному, отвращением к новому, презрением к молодости и мятежным меньшинствам, поклонением времени, накопившимся годам, мертвецам и умирающим, инстинктивной потребностью в законах, цепях и тормозах, отвращением к насилиям, неизвестному и небывалому, боязнью полной свободы.
Видели ли вы когда-нибудь собрание молодых революционеров или анархистов?.. Ну, вот: нет более обескураживающего зрелища.
В самом деле, вы заметите во всех этих красных душах настоятельную, неудержимую манию как можно скорее лишить себя своей бурной независимости и передать руководство собранием самому старшему в их среде, то есть наиболее оппортунистскому, наиболее благоразумному, одним словом, тому, кто, уже приобретя кое-какую власть и кое-какой авторитет, будет фатально заинтересован в сохранении данного положения вещей, в умиротворении бурных порывов, противодействии всякому желанию авантюры, риска и героизма.
Этот новый председатель, руководя общими дебатами с кажущейся справедливостью, поведёт собрание, как стадо баранов, к водопою своего личного интереса.
Неужели вы ещё серьёзно верите в пользу собраний, революционные умы?
В таком случае довольствуйтесь выбором руководителя или, лучше сказать, счётчика дебатов. Изберите для этого самого младшего из вас, наименее известного, наименее влиятельного, и пусть его роль ограничивается простым предоставлением слова через абсолютно равные промежутки времени, которые он будет контролировать с часами в руках.
Но ещё более глубокий ров между футуристским и анархистским воззрениями роет великая проблема любви, великая тирания чувства и сладострастия, от которой мы хотим освободить человечество.
Ф.Т. Маринетти
<1911>
14. Презрение к женщине
Эту-то ненависть к тиранической любви мы выразили в лаконической фразе: презрение к женщине.
Да, мы презираем женщину-резервуар-любви, орудие сладострастия, женщину-яд, женщину-трагическую-игрушку; хрупкую, одурманивающую и роковую женщину, с тяжёлым голосом судьбы и мечтательными волосами, продолжающимися в ветви лесов, озаряемых лунным светом.
Мы презираем страшную и тяжкую Любовь, которая тормозит ход человека и мешает ему выйти из своей человечности, удвоиться, превзойти самого себя, чтобы сделаться тем, что мы называем: умноженный человек.
Мы презираем страшную и тяжкую Любовь, огромный аркан, при помощи которого, быть может, Солнце держит на привязи, в её орбите, мужественную землю, меж тем как последней, без сомнения, хотелось бы ринуться наудачу, подвергаясь всем звёздным опасностям.
Мы убеждены, что Любовь, чувство и сладострастие наименее естественные вещи в мире. Естественно только продление рода.
Любовь, романтическое наваждение и сладострастие есть попросту выдумка поэтов, которые наделили ею человечество. Поэты же возьмут её обратно у человечества!
Великий трагикомический опыт любви близок к концу, так как он не принёс никакой пользы и причинил неисчислимый вред. Было столкновение, но не было сотрудничества полов, показавших себя не способными к решению великой задачи. Вот почему мы, футуристы, устраняем ныне любовь, продукт литературы, как отбирают рукопись у издателя, который не умеет напечатать её.
В этом освободительном усилии суфражистки наши лучшие сотрудницы, так как чем больше прав и власти достанется на долю женщины, тем более она оскудеет любовью, тем скорее перестанет быть очагом сентиментальной страсти или орудием наслаждения. Тем более что чудовищное развитие женской роскоши превратило любовь в жалкую рабыню, более или менее бунтующую, под тяжеловесными кулаками денег.
Плотская жизнь сведётся к чистой функции сохранения рода, отчего только выиграет преуспевающий рост человека.
Что касается мнимой неспособности женщины, то мы думаем, что если бы её тело и дух в течение длинного ряда поколений получали такое же воспитание, как тело и дух мужчины, – мы думаем, говорю я, что в таком случае можно бы было говорить о равенстве обоих полов.
Как бы то ни было, несомненно, что в её теперешнем состоянии интеллектуального и хронического рабства женщина, безусловно уступая мужчине с точки зрения ума и характера, может быть только посредственным законодательным орудием.
Вот почему мы с величайшим рвением отстаиваем право суфражисток, сожалея об их детском увлечении жалким и смешным правом голосования. Ибо мы убеждены, что они будут пользоваться им с увлечением и непроизвольно помогут нам сокрушить эту великую нелепость, созданную из подкупа и пошлости, в которую превратился ныне парламентаризм.
Парламентаризм почти всюду изношенная форма. Он дал ряд хороших результатов; он создал иллюзорное участие числа в управлении. Я говорю иллюзорное, так как установлено, что народ не может и никогда не будет в состоянии представлять себя посредством уполномоченных, которых он не умеет выбирать.
Народ всегда остаётся чуждым правительству. Но, с другой стороны, парламентаризму народ обязан своим существованием. Гордость масс возросла благодаря избирательному режиму. Индивидуум вырос благодаря идее представительства. Зато эта идея совершенно исказила оценку умов, преувеличив свыше меры значение красноречия. Это неудобство усиливается со дня на день. Вот почему я с удовольствием предвижу буйное вторжение женщин в собрания болтунов!
Где мы найдём более нетерпеливый динамит беспорядка и испорченности?
Почти все европейские парламенты превратились в шумные птичники, корыта или сточные ямы.
Их основные принципы таковы: 1. деньги для подкупа и барышническое лукавство, которые служат для приобретения места в парламенте; 2. пустое красноречие, грандиозная фальсификация идей, торжество звонких фраз, тамтамы негров и жесты ветряных мельниц.
Эти грубые элементы дают при посредстве парламентаризма абсолютную власть орде адвокатов…
Вы знаете, что они похожи друг на друга во всех странах. Это существа, тесно связанные со всем мизерным, умы, которые видят только мелкие повседневные факты и абсолютно не способны разрабатывать великие общие идеи, постигать столкновения и слияния рас или пламенный полёт идеала над индивидуумом и над народами. Торгаши аргументами, проституированные мозги, лавочки казуистических идей и чеканных силлогизмов.
При посредстве парламентаризма целая нация отдаётся на произвол этих фабрикантов правосудия, которые умеют строить из послушного железа закона только бесполезные мышеловки.
Пусть же поспешат наделить женщин правом голосования.
Это, впрочем, крайний и абсолютный логический вывод из идеи демократии и всеобщего права голосования, как её понимал Жан-Жак Руссо и другие подготовители французской Революции.
Пусть женщины поспешат осуществить с молниеносной быстротой этот грандиозный опыт полной анимализации политики.
Мы, которые глубоко презирают политику, мы рады предоставить её злобным когтям женщин, так как именно женщинам, именно им уготована благородная роль окончательно убить парламентаризм.
О! это вовсе не ирония, я говорю вполне серьёзно. Женщина, такая, какою её сформировало современное общество, может только довести до самого пышного расцвета принцип подкупа, тесно связанный с принципом голосования.
Те, которые оспаривают законное право суфражисток, руководствуются чисто личными мотивами: они с остервенением защищают свою монополию вредного красноречия, которую женщины не замедлят вырвать у них. Это, в сущности, вовсе не интересует нас. Мы подготовляем другие мины у подножия руины.
Нас
