Ознакомительная версия. Доступно 8 страниц из 37
Это они пусть боятся меня.
Она сняла одежду сухими, отрывистыми жестами и стала ходить по комнате. Держалась подальше от Джаспера Гвина, но проходила мимо двоих других мужчин, совсем близко, что за черт, откуда он их выкопал, подумала. Топтала ногами листки Джаспера Гвина, сначала просто наступала на них, потом стала рвать подошвами, ничего, что кнопки впивались в кожу. Какие-то мяла и раздирала, на выбор, а какие-то щадила. Подумала, что она как прислуга, которая вечером гасит свечи в особняке, иные оставляя гореть, по некоему заведенному в доме правилу. Мысль понравилась, и мало-помалу ярость покинула Ребекку: она занималась своим делом с благодушным старанием, какого ожидают от прислуги. Замедлила шаг, взгляд утратил жесткость. Продолжала гасить листки, но по-другому: кротко и прилежно. Когда ей показалось, что она закончила — что бы там она ни начинала, — Ребекка растянулась на кровати, зарывшись лицом в подушку и закрыв глаза. Ярости больше не ощущала и даже, на удивление, ощутила покой, которого, стало понятно ей, уже много дней ожидала. Все вокруг пребывало в неподвижности, но в какой-то момент началось движение, прошелестели шаги, потом раздался сухой, отрывистый звук: стул поставили возле кровати; может, несколько стульев. Она не стала открывать глаза, ей не требовалось знать. Она погрузилась в немую тьму и в этой тьме была собой. У нее получилось, без страха, легко, потому что кто-то на нее смотрел — это она мгновенно сообразила. По какой-то непонятной причине она наконец-то была одна, совершенно одна, в таком одиночестве, какого не бывает никогда — или редко, пришло на ум, во время любовных объятий. Она очутилась далеко, почти потеряв представление о времени, касаясь, может быть, пределов сна, порой вспоминая о тех двоих мужчинах, гадая, станут ли они ее трогать; и о третьем, единственном, ради которого находилась там.
Открыла глаза, испугавшись, что уже поздно. В комнате не было никого. Рядом с кроватью стоял стул, один-единственный. Уходя, Ребекка коснулась его. Медленно провела тыльной стороной ладони.
36
Первое, что она увидела, войдя в мастерскую ровно в четыре часа на следующий день, были листки Джаспера Гвина, снова на своих местах, ни одного помятого, опять прикрепленные кнопками. Сотни листков, и никто, казалось, никогда по ним не топтался. Ребекка подняла глаза: Джаспер Гвин был там, сидел на полу, на своем месте, в своем, можно сказать, логове, прислонившись к стене. Все как всегда: свет, музыка, кровать. Стулья выстроены в ряд с одной стороны комнаты, в безупречном порядке; только один, на который Джаспер Гвин время от времени присаживался, задвинут в угол; на полу — блокнот. Я спасена, я в безопасности, подумала Ребекка: никогда раньше не знала я подобного чувства.
Она разделась, взяла стул, поставила его, куда захотела, не слишком близко к Джасперу Гвину и не слишком далеко, и уселась. Так они оставались долгое время, Джаспер Гвин иногда взглядывал на нее, но чаще смотрел на что-нибудь в комнате, чуть поводя пальцами, будто следил за какой-то мелодией. Кажется, ему был нужен блокнот, пару раз он искал его взглядом, но не поднимался на ноги, чтобы подобрать с полу; так и сидел, прислонившись к стене, и его это устраивало. Пока Ребекка вдруг не заговорила.
— Сегодня ночью я придумала одну вещь, — сказала она.
Джаспер Гвин повернулся к ней в изумлении.
— Да, знаю: я не должна говорить, я сейчас умолкну.
Голос был тихий, спокойный.
— Это, конечно, глупость — то, что я решила сделать. Даже не понимаю, ради себя я это делаю или ради вас; хочу сказать только, что это мне кажется правильным: ведь здесь правильный свет, правильная музыка — все правильное, кроме одной вещи. Так что я решила это сделать.
Она поднялась со стула, подошла к Джасперу Гвину и встала перед ним на колени.
— Знаю, это глупость: простите меня. Но позвольте это сделать.
Потом склонилась над ним, как над ребенком, и медленно сняла с него пиджак. Джаспер Гвин не сопротивлялся. Он, кажется, приободрился, когда увидел, что Ребекка правильно сложила пиджак и аккуратно пристроила на полу.
Потом она расстегнула на нем рубашку, последними — пуговки на манжетах. Стянула ее, опять-таки тщательно сложила и водрузила сверху на пиджак. Довольная, она какое-то время стояла без движения.
Потом чуть подалась назад, нагнулась и стала расшнуровывать ботинки Джаспера Гвина. Сняла их. Джаспер Гвин тут же поджал ноги, поскольку все человеческие особи мужского пола стесняются своих носков. Но Ребекка, улыбнувшись, стянула и их тоже. Все расставила и разложила по порядку, так, как сделал бы он сам, особенно стараясь, чтобы предметы выстроились в ровную линию.
Взглянув на Джаспера Гвина, сказала, что так-гораздо лучше.
— Так гораздо вернее, — сказала она.
Потом выпрямилась, вернулась на стул. Глупо, но сердце у нее колотилось, как после быстрого бега, — что-то подобное и виделось ей ночью, когда в голову пришла эта мысль.
Джаспер Гвин по-прежнему скользил взглядом по комнате и слегка шевелил руками. Для него, похоже, ничего не изменилось. Будто бы он внезапно превратился в животное, подумала все же Ребекка. Глядя на впалую грудь, тощие руки, она вернулась к тому времени, когда Джаспер Гвин был от нее далек, был писателем, фотографией, какими-то интервью, — вечерами напролет она, восхищенная, читала его книги. Вспомнила, как Том в первый раз послал ее в прачечную с сотовым телефоном. Ей это показалось безумием, и тогда Том не пожалел времени, объяснил вкратце, что за тип Джаспер Гвин. Рассказал ей, что к последней его книге есть посвящение. Может, она помнит: «П., на прощание». Разъяснил, что П. — это Пол, ребенок четырех лет, и Джаспер Гвин — его отец. Но они никогда не виделись, а причина простая: Джаспер Гвин решил, что он никогда и ни за что не станет отцом. И стоял на своем, мягко, но упорно. И еще одну вещь поведал ей Том. По меньшей мере две книги Джаспера Гвина изданы под чужим именем, но он, конечно, не скажет, что это за издания. После Том приложил ей ко лбу синюю шариковую ручку, вытянул губы и с силой дунул.
— Эта машинка стирает память, — объяснил он. — Ты ничего не слышала.
Ребекка взяла сотовый телефон и отправилась в прачечную. Она прекрасно помнила этого человека, как он сидел среди стиральных машин, элегантный, небрежно сложив руки на коленях. Он ей казался чем-то вроде божества, ведь она была еще маленькая, и это был первый раз. Он пытался что-то сказать ей насчет Тома и холодильника, но ей было трудно сосредоточиться, потому что он говорил, не глядя в глаза, голосом, который ей, казалось, был всегда знаком.
Теперь этот человек сидел перед ней — впалая грудь, тощие руки, голые ступни, положенные одна на другую, — элегантный, царственный ископаемый зверь. Ребекка задумалась о том, как долог может оказаться путь и сколь неисповедимы дороги опыта, если они привели тебя сюда, усадили голую на этот стул, чтобы на тебя смотрел человек, издалека приволокший свое безумие, превративший его в убежище для себя и тебя. Ей пришло в голову, что каждая прочитанная страница из его книг уже приглашала ее в это убежище и что в конечном счете с тех пор ничего не случилось, абсолютно ничего — просто тела, хоть не сразу, выстроились в ровную линию, как всегда с запозданием.
Ознакомительная версия. Доступно 8 страниц из 37
