избавит его от этой магической звезды. Звезды о пяти концах, каждый конец который и был башней архимага. Пять точек, пять башен, пять архимагов, пять армий. Церковь Господа создавалось ради этого мига, ради триумфа истинного зла. Её создатель Демиург продумал всё с самого начала. И сейчас пентаграмма полнилась тягучей, плотной, булькающей маной, готовой вырваться из своего дьявольского заточения и перевернуть мир с ног на голову. Запахло концом света, последний ветер облетал Нижний мир. И всё будто бы замерло: люди, деревья, птицы, животные, облака. Всё застыло, вдыхая этот застывший во времени воздух. Последний воздух тяжёлого, трудного, но так всеми полюбившегося мира. Мира старого, но привычного порядка, мира добрых и бесчеловечных людей, мира творчества и неумолимой критики. Того многогранного мира, который никто никак не мог окончательно выбить из своего сердца!
***
Плётка молотила тело эдемского мага, швыряла, бросала, роняла, вбивая его в этот гладкий пол, сейчас исколовшийся и окончательно разрушенный.
От Вальтера к куполу тянулся жирный дым — так сильно догорало его тело где-то внутри. Из светящихся глаз к Саркису ежесекундно вылетал очередной луч, со свистом пересекающий зал и бодро разряжающийся о почти потерявшего сознание гордого богатыря. Он явно был при смерти. Сила Вальтера была действительно впечатляющей.
— Нравится тебе? Любишь боль, страдания? Обожаешь смеяться над такими уродами как я, да? — кричал Верховный, управляя своей плетью и таща мага по стенам, по раздробленному полу, заставляя его скакать по этим вырывающимся камням, его лицом разрушая высокие, грациозные стены.
Жирный, плотный, самый толстый луч полетел на мага, буквально утопив его в своём ярком свете, в пронзительном визге, в своей неоспоримой мощи.
Зал снова взорвался, снова затряслись уставшие стены, вновь ударная волна за волной норовили снести эту башню с места. Ослепительный божественный гриб подлетел к куполу. Последний свет Бога в этом зале. Последнее заклинание, сжигающее сейчас Саркиса, пронизывающее его своими ненавистными, но такими прекрасными лучами. Столб света сузился до небольшой веточки, чуть прожарил тело мага и лопнул, распадаясь на осколки. Плётка, как стекло, громко разбилась, осыпая пол мелкими частями того, что раньше было заклинанием Вальтера.
Уродец шатнулся, его глаза закатились, тело хотело покоя, тело боялось, тело надеялось…
— Господи, он должен был помереть. Я остался без магии, моя магическая книга уже не при мне… Я не могу ходить, почти не могу дышать. Бог, услышь раба своего… Прекрати эти муки…
Башня заполнилась тишиной. Ни звука, ни шороха, ни движения. И только Вальтер смотрел куда-то ввысь. Смотрел и мечтал о том, чтобы выглянуло солнышко.
«Матушка, прости. Я не смог уберечь твою ручку, ножку… Я правда хотел сохранить тебя, но этот жестокий мир лишил нас счастья. Где же то солнце, которое следует за проливным дождём? Где же тот свет, который я мечтал увидеть вместо жирных клубящихся туч? Матушка, ты же знаешь как я тебя люблю? Знаешь, чувствуешь, веришь?…»
Он смотрел на свои руки, на ноги, на живот, ставшие чёрными углями, видел эту противную чешую, чувствовал бешеный стук сердца, находил и изорванную кожу, видел и мясо…
— Боже мой, почему только я удостоился такой участи? Я же преданно служил людям, полюбил мир, спасал товарищей… Я не понимаю, почему именно я такой?… Господи, как же я хотел жить, просто жить! Жить ради других, жить с другими, жить в мире с самим Нижним миром…
Он снова плакал. Ему было жалко себя, ведь от него остался только бедный ребёнок, прячущийся внутри этой уродливой оболочки. Он был мечтателем, человеком идеалов, неплохим стратегом, добрым, но наивным человеком… Он плакал о своей судьбе, а Саркис уже встал на ноги. Злой, окровавленный, жестокий убийца, как Вальтер в свои ранние годы. Эдемский маг выглядел сейчас точно также.
— Маленькая уродина, дрянь, я не отпущу тебя! — закричал Саркис, рядом с которым вновь взлетела книжка. Та самая магическая книга Авиада, его личный, слабый артефакт.
Вальтер обречённо смотрел на бесчувственного маньяка, на изверга, на убийцу. Казалось, глава магов стал маленьким жуком или мелким ребёнком, который боялся насилия, боялся взрослой жизни, боялся ревущего, рычащего на него пламени. И боялся этого ужасного человека…
Огненный шар рванул вперёд, приземляясь в плечо и с хрустом разбивая его вдребезги. Вновь кровь, вновь боль, вновь обречённость.
Рука взмыла к куполу, противная, кривая, чёрная рука, упавшая где-то в конце зала:
— Нет… Зачем так?… Почему именно так, скажи мне?… — верещал Вальтер, прыгая из стороны в сторону, так боясь своего прошлого, боясь испугать маленького ребёнка внутри чёрной, твёрдой раковины.
— Получай, мразь! Надо было сразу тебя порешать, уродец! — кричал Саркис и ещё одна сфера со скоростью света вгрызлась в другую руку, в руку матери, матушки, солнышка, лучика… Своей неистовой магией Саркис вырвал и её.
— Мамочка… Боже, маг, прекрати… Я такой же живой человек как и ты. Остановись… Я же молю тебя, ну не трогай меня…
Вальтер прыгал без рук. Были только жалкие обрубки да обильные фонтаны тёмной крови. Как когда-то давно, словно он и сейчас был злодеем и преступником, насильником и бандитом.
— Заткнись и наслаждайся, погань! — сплюнул маг и разбежался, облачаясь в свою огненную броню.
Чёрный, изуродованный Вальтер бегал, прыгал, он всё ещё был жив, пережив столько боли, страданий и мук. Он лишился матушки, теперь уже окончательно. И не стали они счастливыми, ведь не стали!
Верховный задёргался, смотря на приближающегося эдемского мага, смотря на этот яркий огонь, на его изгибы, на танцы, на узоры, которые он рисовал в воздухе.
— Подожди, не трожь меня… Ты же не можешь быть таким жестоким, никто не может быть таким жестоким, таким злым… Ну прекрати же… — он больше не дёргался, словно смирился. И только слёзы скатывались по его впалым щекам, по его коркам, лишь отдалённо похожим на человеческое лицо.
Урод уродом, но он был человеком, который стоял на страже каждого и каждого дома. Он был добр как Бог, милостив, радушен, мечтателен. Всегда старался улыбаться в лицо трудностям, оскорблениям, в лицо самым злым людям. Таким был Вальтер, глава Церкви Господа, добравшийся до своего поста, ставший таким великим, хоть и родился в убогих столичных трущобах.
Саркис накинулся на тело архимага, вдалбливая его в пол, прыгая на нём, как на батуте, с ненавистью ломая рёбра, раздавливая органы, наслаждаясь страданиями этого человека, мечтающего стать самым счастливым человеком на свете.
— Уродец, мерзкое животное, жалкая тварь! — он прыгал и прыгал на нём, смеясь ему прямо в лицо. Лицо, которое ожидало помощи, ожидало милосердия, ожидало сострадания. Но
