мы и отношения пытаемся строить так, как нужно кому-то, но не нам. Все эти приложения знакомств, клубы быстрых свиданий… мечемся, пытаемся, а вокруг пустые и чужие лица, от которых тянет холодом. Скольких друзей из соцсетей ты знаешь лично? С кем из них ты пила чай? Мы бодро врём для чужих. Мы постим фотки из Турции. А внутри живет тоска. И мы делимся ею только с самыми близкими. И этот ближний круг с годами сжимается. И попасть туда совершено невозможно, потому что мы не впускаем. Мы боимся нового. Наши ровесники-мужики для нас старые и унылые. Ведь мы себе кажемся молодыми. А молодняк мы не понимаем, и они не могут удовлетворить наши все время растущие запросы. При этом мы продолжаем все время чего-то достигать: учиться, строить карьеру, заводить новые хобби, путешествовать. Не потому, что хочется. А потому, что так нужно. Ведь так живут все. А вечером приходим в пустой дом и плачем от одиночества. Знаешь, почему Моисей сорок лет водил евреев по пустыне, когда они вышли из Египта?
— У них таки не было навигатора, — улыбнулась я.
— Это само собой. Так вот я тебе скажу за Моисея, что он не был поцем. Он таки был мудрый человек. Он нарезал круги по маленькому кусочку песка и ждал, пока умрут все те, кто помнит прежнюю жизнь. И когда он привел молодняк в Землю Обетованную, им там всё понравилось. Потому что они ничего другого не знали. Так и наши с тобой поколения нужно просто убить. Потому что мы еще помним, как хорошо было до того, как мы все закрылись в своих норах. Когда мы жили чувствами, сегодняшним днем и не знали, что такое успешный успех. До того, как мы возвели железобетонные стены, чтобы никто через них не прорвался. Фильтры знакомств, любви и всей жизни, как в соцсетях. Антивирусы против нового и незнакомого, которое может поранить.
— Но ведь не все одиноки. Есть же замужние и женатые, и кто-то даже счастлив, — заметила я.
— Женатые? Да, а знаешь, почему, девочка? Потому что, когда мы чуть подросли, то все вокруг женились, заводили детей. И мамы с бабушками нам мозг выносили: быстрее, быстрее, иначе упустишь всё и остаешься одна. Это тоже правила игры. И вот мы стали старше. И те, кто женились до нас, уже сидят в своём доме по разным углам и почти не разговаривают друг с другом. Или открыто делят машины, квартиры и детей. А где-то уже поделили. И закрылись в тишине и одиночестве. Они больше не хотят никого впускать в свою жизнь. Потому что страшно. Потому что в прошлом было так много ран и боли, что снова проходить через это нет сил. Но все те же правила игры для взрослых диктуют нам, что семья — это главное. И что быть одному — это стыдно. Потому что семья такая же часть успеха, как блестящая карьера, машина, ипотека. О чувствах никто и не говорит. Это просто успешный успех. Иначе с кем ты будешь делать фотосессии для соцсетей? И любовь сама по себе потеряла ценность. Поэтому мы даже не можем или не хотим найти время для свидания. Мы слишком уставшие от этого бесконечного бега за успешным успехом. И с одной стороны, нам холодно в пустой постели, но с другой, привычнее и легче. Потому что любовь стала тяжелой работой. Непосильной для уставшего сердца. Куда подевалась та легкая и спонтанная романтика, когда люди знакомились друг с другом на улице или на вечеринках? Когда предложение серьезно встречаться делали только мужчины и уже после десяти минут знакомства? Где эти первые поцелуи, от которых сердце выскакивало из груди и по всему телу бежали мурашки? Ты обратила внимание, что поцелуи вообще очень обесценились? Они стали чем-то обычным и скучным, словно в них и нет никакой тайны.
— А я до сих помню наш с Димой первый поцелуй, — я встала, взяла чайник и подлила нам еще чаю. — Он меня обхватил крепко-крепко, но очень нежно. Как большой и добрый медведь. Поднял и поцеловал. Я потом всю ночь не спала, веришь, Соломоновна? Аж температура подскочила. Утром зубы не почистила, чтобы не смывать вкус его губ. Мы были нищие, но такие счастливые! — я заплакала.
— Верю, моя девочка, — Соломоновна всхлипнула и обняла меня. — Знаешь, я помню, как бежала после работы к своему первому мужу, тогда он, конечно, мужем не был еще. А был просто первой любовью. Мы даже по телефону не разговаривали. Ну не передает телефон ни радости, ни дрожи. Мы неслись друг к другу на своих двоих. Мчались, перепрыгивая через лужи. На последние деньги покупали билеты в киношку и дешевые конфеты. И шуршали бумажками, мешая всем в кинотеатре. А цветы он воровал на клумбе. Денег же не было. И как-то он прибежал ко мне. А за ним бежала милиция. Он мне бросил букет, крикнул: «Это тебе. Бежим!» И мы, заливаясь от хохота, помчались, держась за руки. А потом на чьем-то дне рождения он заставил меня при всех сказать, что он мне нравится. И я так краснела и стеснялась. А он заявил, что нужны свидетели. Потому что иначе он подумает, что ему это кажется, — она замолчала, закрыв лицо руками.
Я тоже молчала, глядя в окно на нескончаемый снег.
— Знаешь, девочка, — она отняла руки от лица. — Я верю, что любовь не умерла. Просто затаилась на время. Но она вернется. Ведь без нее никак.
— Не ко мне, Соломоновна. Не ко мне, — снова всхлипнула я и глотнула остывший чай.
— А ты не зарекайся, рыба моя золотая, — она погладила меня по голове. — Какие твои годы? Всего лишь тридцать три, — она задумчиво посмотрела на снег за окном. — Я желаю тебе непременно влюбиться этой зимой. И тогда у тебя все получится. Вот увидишь! Моя бабушка говорила: «Если вы не умеете радоваться жизни, то почему она должна радовать вас?»
Переезжай ко мне, пожалуйста.
— Здесь мой дом, Соломоновна.
— Девочка моя, дом — это не стены. Это руки, которые тебя обнимают, когда тебе очень плохо, — она обняла меня обеими руками и прижала к груди.
— Не могу я, Виолочка, вот так. Сережу без отца оставить. Ему и так сложно. А Дима все же отец. И я… я все еще люблю его.
— Ну как знаешь. Если захочешь, дверь всегда открыта. Но не вини себя: такое с каждым может случиться. У меня для тебя есть
