src="images/i_050.jpg"/>
Михаил Ромм и Елена Кузьмина
Все эти сведения однако никак не отвечают на мой внутренний вопрос: кто такой этот Михаил Ромм? Почему его ученики, одного из которых я лично знаю, имею в виду Сергея Линкова, говорят о нем с таким восторгом и радостью?
Снова рыскаю по интернету, натыкаюсь на фильм «Михаил Ромм. Исповедь режиссера» (1985). И опять, несмотря на важное слово «исповедь» и голос самого Ромма, звучащий с экрана, все в картине идет довольно благостно и ровно. Обещания рассказать, как жил, что сделал, в чем ошибся… остались не слишком подкрепленными.
Я было отчаялась откопать что-то такое, что подстегнуло бы желание писать, как вдруг… Обнаружила в интернете «Устные рассказы» Михаила Ромма. Прочла предисловие — и поняла, что рассказы эти существуют лишь на кассетах, спрятанных семьей кинорежиссера у друзей, и здесь, в интернете (Сейчас узнала, что в 2014-м году вышла книга с «устными рассказами», но все равно там не все).
После смерти режиссера в 1971 году «за ними приходили», и до сих пор они, эти кассеты, живут в «подполье». О чем же эти «подпольные» воспоминания? Если суммировать, то вот о чем.
Я поняла, что лауреат пяти Сталинских премий Ромм к Сталину большой любви не питал, о его смерти говорит: «подох». Ситуацию в стране, предшествующую этому эпохальному событию, характеризует, как сжимание петли.
«Тяжело было быть евреем — ужасно и страшно. Машина дежурила всю ночь под окном. Каждый звонок ночью заставлял вскочить». Михаил Ильич и его жена, великолепная актриса Елена Кузьмина, договаривались, что делать, «если это случится». Понятно, что речь шла об аресте. И дальше фраза: «А тут — подох!» за которой идет: «Может быть, уцелеем».
О том, какой страх жил в каждом, говорит эпизод общения Ромма с известным «членом правительства». Этот «член», чье имя не называется, прежде чем рассказать Михаилу Ильичу историю из жизни вождя, идет на кухню и пускает воду.
Михаил Ромм в гриме королевы Елизаветы Английской. Пробы к картине Эйзенштейна «Иван Грозный», 3 серия
Страх, что кругом «уши», ушел не скоро, помню, еще мой отец, когда мы с сестрой позволяли себе вольно высказываться, поднимал руку к потолку — там могли быть подслушивающие «жучки», было еще дотелефонное время. С появлением телефона прослушка шла уже с его помощью.
Михаил Ильич рассказывает о нескольких всплесках мракобесия и антисемитизма, против которых он выступал. Первый начался еще в ходе войны, в 1943 году, когда Ромм находился со студией в Ташкенте. Тогда, некий Большаков (прототип будущих Ермашей и Лапиных!) и его команда, видимо, получили указание создать «Русфильм», где будут работать «только русские режиссеры», от которых «Русью пахнет». Картины же Ромма, по мнению этих экспертов, «пахнут французским духом».
А вот реакция Михаила Ильича: «Он «жидовским» не сказал, сказал «французским». А я сижу, и у меня зубы от злости скрипят». Признаться, я порадовалась этому «от злости», ведь вполне могло быть «от страха».
Но Михаил Ильич сдаваться не собирался. Он и в Ташкенте выступил против националистов, и письмо в Москву направил. Кому? А кто мог решить этот вопрос? В России все повторяется, все важные вопросы решает один человек. Тогда это был Сталин. В письме Сталину (1943) Ромм так писал об «антиеврейских тенденциях» в Комитете по делам Кинемотографии: «значит (в нем) не все благополучно, особенно если вспомнить, что мы ведем войну с фашизмом, начертавшим антисемитизм на своем знамени». В этот раз Ромм одержал относительную победу, хотя и очень не долгую.
Татьяна Лаврова и Алексей Баталов в фильме «9 дней одного года»
Сразу после войны начались сразу две антиеврейские кампании — по борьбе с «безродными космополитами» и с «врачами-вредителями». Выступая в
1962 году в ВТО (Всероссийское Театральное Общество), Ромм с трибуны высказал такие истины — и о послевоенном времени, и о своем, — что «начальство» ему этого не простило. Мастер был практически выгнан из ВГИКа (заявление об уходе «по собственному желанию» было всего лишь неким ритуалом).
Сейчас я понимаю, что, делая свой знаменитый на весь мир «Обыкновенный фашизм», не мог Ромм не думать о «советском фашизме», зарождавшемся в годы выселения малых народов и антисемитских кампаний.
Кадр из фильма «9 дней одного года»
Что же он говорил на выступлении в ВТО, которое потом перепечатывалось в САМИЗДАТЕ и ходило по рукам? Вот цитата: «Мы предпочитаем молчать, забыть об этом (время «борьбы с космополитами»), как будто можно забыть, что десятки наших крупнейших деятелей театра и кино были объявлены безродными космополитами, в частности сидящий здесь Юткевич, Леонид Трауберг… в театре Бояджиев, Юзовский…». Сказал Мастер и о тех, кто травил: «Их даже попрекнуть не решились — сочли неделикатным».
А дальше Ромм кидается на танк, так как атакует влиятельных мракобесов, редактора журнала ОКТЯБРЬ Кочетова, а также Софронова и Грибачева, писателей и одновременно «членов Политбюро». Выступили эти реакционеры против таких картин, как «Девять дней одного года», «Летят журавли», «А если это любовь», «Неотправленное письмо», «Мне двадцать лет».
Практически безошибочно угадали — ударили по самым талантливым и свежим работам, впоследствии снискавшим мировую славу для советского кино. Смешно сказать, даже западные танцы, даже Марка Бернеса пришлось брать под защиту Михаилу Ромму. Западные танцы не нравились мракобесам «подражанием» гнилому Западу, Бернес — якобы отсутствием голоса. «А я люблю безголосых певцов!» — заявляет умница Ромм с трибуны.
И еще не могу не процитировать несколько пассажей, уж больно напоминает Россию сегодня.
«Почему мы до бесконечности врем? Почему мы по-прежнему хватаемся за так называемый приоритет во всех областях?… Мы еще десять лет назад старались начисто отгородиться от западной культуры, это тоже прикрывалось словом «традиция»…. А ведь, между прочим, Россия была той страной, в которой больше, чем где бы то ни было, переводилась иностранная литература. Русская интеллигенция была тем сильна, что… была на первом месте по знанию мировой культуры».
А кончил Ромм свою яркую «неподцензурную речь» запоминающейся метафорой: «Нельзя, чтобы на терррасе твоего дома разжигали костер!». Эти слова стоит помнить нам сегодня — и чаще повторять.
Нет у меня возможности хотя бы кратко рассказать обо всем богатстве, содержащемся в «устных рассказах» Михаила Ромма. «Четыре встречи с Хрущевым» — это кладезь информации — о Хрущеве, Сталине (вот где подтверждается мысль Иона Друце о «раздвоении личности» у позднего Сталина!), о советских «длинношеих вождях», о
