быть заменена численностью, ловушкой или уловками.
Однако Старший этого не знал, поэтому и не мог действовать слишком прямо. Для него Ксин являлся эталоном неудержимой силы, идти против которого также безумно, как против летних тайфунов на юге. Он потребовал тишины и призвал успокоиться через всплеск своей Ци.
Он сумел слегка образумить людей, однако гул толпы резко стал еще более недовольным, почти надрывным. Крики поднялись до самой крыши Центральной Казармы, вернулись назад гулким эхом и праздным гомоном.
Четверо копейщиков впереди толпы стали медленно опускать копья. Другие — не таясь, демонстративно доставали из-за пазухи булыжники, кирпичные осколки, шишки чертодрев и прочие увесистые предметы, которыми можно так весело и беззаботно запустить в лицо ближнего своего.
— Где их стыд? Где их стыд? — Скандировали новобранцы.
— Мы не обманщики! — Взревел Акургаль, однако был легко перебит толпой.
— Все знают, что стрелы Богини Чанъэ летели со стороны вашей линии обороны! — Со злой, уничижительной завистью басил пришедший в себя здоровяк. От удара в лоб остался лишь небольшой синяк. Либо Кань схалтурил, зазвездил булыжником не в полную силу, что вряд ли. Либо неизвестный десятник оказался куда крепче, чем виделось на первый взгляд.
— Они обманом заставили слуг Богини спасти их первыми!
— Потому что Первый Отряд!
— Лгуны!
— Ничтожества!
— Преклоните колена!
Люди медленно, но неуклонно двигались вперед. Те, что позади, напирали на передних. Передние, в свою очередь, выставили перед собой копья, чьи наконечники уже покачивались в опасной близости от группы Акургаля. Цзяо подождал несколько секунд, позволил троице прижатых к столу людей осознать свое незавидное положение, после чего слегка остудил аудиторию.
— Подождите, люди! Не судите рано. Надо дать им последний шанс все исправить! Пусть Акургаль и его отряд получили ресурсы обманом, мы можем простить своих товарищей, если они раскаются и передадут нам все взятые нечестно пилюли, эликсиры или растения.
— Верно!
— Да!
— Согласен!
— А кому это все достанется? — Командир Саргона едва-едва сумел перекричать толпу.
Однако вопрос он задал правильный, животрепещущий, поэтому новобранцы вокруг немного притихли. Услышали и задумались, вопреки игре Цзяо. Каждого поборника справедливости и суда Линча начала снедала жадность. И, раз уж Первый Отряд уже (в их глазах) потерял эти ресурсы, то кому они должны перейти в наследство? Делить шкуру неубитого медведя — сколь приятное, столь же и опасное своей непредсказуемостью занятие.
Потому что внешний враг уже, внезапно и ошибочно считается побежденным. Всех старух уже тюкнули топором, всех китов выловили, все мертвые души — продали по новой. Психологически такие мечтатели успели пройти этот неприятный и нудный этап, поэтому дальше начинается старая-добрая внутренняя распря.
Тем более свирепая, чем больше ограниченность ништяков в закрытом обществе и чем сильнее они влияют на жизнь практиков. Когда-то шляхта хвасталась: «Польша сильна раздорами». Синские культиваторы могли только посмеяться на такое заявление. На раздоре, как правило, основывалась вся их внутренняя жизнь в секте, школе или Академии.
— Мы проведем открытые поединки и выберем достойных. Тем же самым способом, что и всегда! Десятники участвовать не будут! — Быстро сказал Цзяо, пока люди вокруг не передрались раньше времени. У него получилось: толпа взорвалась восторженными воплями. Распрю отложили в сторону, до объявления точной даты проведения боев.
Чистый авторитет, от которого Саргону стало чуточку завидно. Он явно делал куда больше для своих, чем Цзяо когда-либо смог бы, однако не имел и десятой части его влияния. В нынешней ситуации это казалось еще более неприятным. Потому, что охотники снова обратили внимание на тушку самого медведя под притягательной шкурой.
«Блин, Акургаль. Ты ведь удачно подобрал момент, даже слова вкинул правильные, но совсем не воспользовался собственным преимуществом!» — Повздыхал про себя Саргон, — "Надо было, как Мольтке Старший, идти вперед так далеко, как хватает резервов.
То есть задавать вопрос и тут же отвечать на него. Нагнетать обстановку, обвинять всех во лжи и предательстве, говорить о хапугах и тому подобное. Мешать карты, превратить стройную аранжировку в полный хаос. Или попытаться перетянуть людское мнение на себя. А ты… Эх!"
Попаданец с огорчением прикрыл глаза. Он сам с удовольствием бы сразился со Старшим на своем любимом поле: демагогии, передергивания и очковтирательства. К сожалению, его вмешательство не могло принести никакой пользы, скорее наоборот: авторитет Акургаля наверняка упал бы совсем до уровня плинтуса, а заговорщики могли перейти от слов к делу. С каким-то там мальчишкой они даже разговаривать бы не стали. Разве что разозлились на его слова и таки устроили бы кровавую расправу.
А там уже не важно, сколько бы он успел избить при этом людей. Не важно, какие умные и меткие тезисы он мог кидать в толпу вместо своего десятника. В таких вопросах внешний авторитет играет очень большую роль. Никто не станет слушать неизвестного аркчжэньского сопляка, который, вдобавок, смеет перебивать собственного командира, пререкаться со старшими и обвинять их во лжи, стяжательстве или других пороках.
Авторитет попаданец имел только в своем отряде, который варился в собственном соку и представлял из себя закрытое общество в закрытом обществе. Из-за изматывающих тренировок, куратора и страха перед демонами, Первый Отряд почти не контактировал с остальными новобранцами.
Чем только подтверждал свою репутацию гордецов, вызывал злобу и зависть, а также страх от непонимания состоящих в этом подразделении людей — бывших неудачников, непонятно откуда получивших вдруг большую силу. Вот почему вопли про обманное присвоение ресурсов получили столь горячий отклик в душах простых стражей Форта.
— Путь по дороге в небеса не может начинаться со лжи, — Елейным голосом произнес скособоченный дылда — десятник третьего отряда, — Раскайтесь, принесите дары, докажите свою покорность и пользу нашему обществу.
— Скажу больше: мы даже позволим этим двоим участвовать на арене. Силой доказать свое право на особое отношение. Или вернуть ресурсы, если они принадлежат Акургалю по праву.
— А если они не справятся? — С насквозь фальшивыми интонациями спросил доходяга.
— Тогда стоит взять над ними опеку. Поставить к нам в отряд. Научить вежеству, командной работе. Пусть честно приносят пользу людям! — Обстоятельно изрек Старший.
— Вот уж точно. А то ходят за тобой, как за гусыней, Акургаль. Пошто им такая дорогая одёжка? А оружие? Ты их рядишь, как главных жен в гареме! — Пробубнил здоровяк с шишкой на лбу, — А они тоже люди. И мужчины будущие. Не твои, значит, рабы. Не надоть им, лбам здоровым, хотелок чужих выполнять да подставлять… Всякое.
Пусть ко мне в отряд идут. Научу воевать, хорошо, сталбыть, научу. Одно дело делаем. Раз уж говорят — получили энту силу плохим путем. Так пусть будет, не отнимешь ведь ее. Есть и ладно. Может и пригодиться против демонов. Не все ж дурней по бокам лупцевать. Для зверья и врагов людейских особ подход нужон, — Все больше и больше распалялся десятник.
"Кажется, этот хрен сам верит в то, что говорит. Еще и мнит себя эдаким строгим, но справедливым пестуном. Не дает перегнуть палку в виду нового демонического нашествия. Для него акция устрашения является не более чем попыткой восстановить справедливость.
Ну да, гораздо проще поверить в протекцию, попадание наверх через удачу, обман или кожаный диван, чем допустить мысль, что среди вас находятся люди умнее, сильнее, лучше или порядочнее, чем вы сами. Вот она, истинная проблема низов синского общества.
Местные легко понимают и соблюдают иерархию, могут лебезить перед более высокими рангами, требовать почтительности от более низких, раскланиваться с равными. Но они не в состоянии вынести мысль, что человек ниже их может обладать набором качеств, превосходящим их собственные.
В итоге получаем либо игнорирование реальности, либо зависть с подлянками, а то и физическим насилием. Словом, фигура невольного обидчика обгаживается с ног до головы, применяются все возможные средства, чтобы очернить, убить, ввергнуть в ничтожество и так далее. Никаких правил или морального стоп-крана — прямо как в женской драке".
Десятник, тем временем, оседлал своего конька, принялся разглагольствовать о методах обучения, но его быстро прервали, а сам мужик моментально стушевался
