песок. Товарищей своих послал я в квартиру, а сам сходил на пристань, купил лесу и лубья да поставил на том месте, где деньги положены, шалаш. И ещё взял тесёмок, мошёнок и прочей мелочи, навешал в том шалаше якобы для торгу.
А как дождался ночи, то оныя деньги переносил к своим товарищам, кои уже и бывшего на гобвахте свободили, а построенную лавку оставил.
19
По прошествии несколького времени пришёл я на Гостиной двор, где увидал, как в колокольном ряду купцы считали серебряные копейки и, сочтя, положили в лавке, покрыв циновкой. Я сел под прилавок и, изобравши время, вскочил в лавку, взял из-под той циновки кулёк, думая, что то деньги. Но в нём положен был серебряной оклад, — однако рассудил, что хотя вместо денег он попал, токмо и его примут в заклад.
В то время сидящая за пряниками женщина, оное увидев, закричала хозяевам, которыми я с тем кульком был пойман и приведён в светлицу, где те купцы пишут — сиречь в контору. Взяли они у меня пашпорт и, раздев, стали бить железной сутугой, притом же наложили на шею монастырские чётки.
— ??
— Стул. Я, видя оное, не мог более сыскать себе к избаве способу и завёл старинную свою песню —
— СЛОВО И ДЕЛО...
— по которой отправлен был в Редькину канцелярию.
— Это, что ль, оной офицер, которой командирован был в Нижний и окрестности для выемки разбойников?
— Самой тот, полковник из полковников.
20
Как товарищ мой Камчатка сведал обо мне, что я в каменном мешке, сиречь в тюрьме водворяюсь, то, взяв калачей, пришёл ко мне якобы для подачи милостыни и давал колодникам по калачу, а мне подал два и при том сказал:
триока калач ела,
стромык сверлюк страктирила.
— Давай-ка ясняе?
— За ясняе бьют красняе.
Мол: тут с ключами калачи,
цепь отпирай да не кричи!
Погодя малое время, послал я драгуна купить товару из безумного ряду — вина в кабаке. Как оной купил, и я, выпив для смелости красоулю, пошёл в нужник, где поднял доску, отомкнул цепной замок и из того заходу ушёл.
Хотя погоня за мной и была, токмо за случившимся тогда кулашым боем от той погони я спасся. Прибежав в Татарской табун, усмотрел Татарского мурзу,
которой в то время в своей кибитке крепко спал,
а в головах у него подголовок стоял.
Привязал его ногу к стоящей при кибитке лошади и ударил тое лошадь колом, которая татарина потащила во всю прыть. А я, схватя подголовок, которой был полон монет, и сказал:
неужели татарских денег в Руси брать не будут?
Пришед к товарищам, говорил:
на одной неделе четверга четыре,
а деревенский месяц —
с неделей десять!
— Это что?
— С утра ещё нешто, ко полуночи ништо. На сей приклад: что везде погоня нас ищет. Ну и пошли мы на пристань, переехали чрез Волгу в село Лысково, переменя на себе платье — затем, что в том стали нас много знать.
21
В то ж время незнаемо откуда взялось шесть человек драгун, которые стали нас ловить. Камчатка побежал от меня прочь, притом сказал,
что он увидится со мной;
на последнем ночлеге,
как буду ехать на телеге.
Я побежал чрез постоялые дворы на Макаровскую пристань, где, с народом переехав, прибежал в торговую баню, в которой разделся, вышел на двор и усмотрел, что драгуны около той бани стали.
Я вскочил обратно в баню, связав своё платье, бросил под полок, оставя одни только портки, и взял из той бани побежал на гобвахту к караульному офицеру, объявив, что незнаемо какими людьми, будучи в бане, деньги, платье и при том пашпорт у меня украдены. Офицер, видя меня нагова, дал мне солдацкой плащ и отослал в Редькину канцелярию. А как приехал полковник Редькин, то спросил: какой я человек? Коему я о себе объявил, что я московской купец, парился в бане, где платье и несколько денег, при том же данный мне от московского Магистрата пашпорт украли. Он приказал меня письменно допросить.
Как стал подьячий меня допрашивать, то я ему шепнул на ухо:
тебе будет, друг, муки фунта два с походом —
сиречь кафтан с камзолом.
После того пришел часовой, у которого прежде я ушёл;
я согнулся дугой
и стал как другой,
будто и не я,—
почему и не признал он меня.
А Редькин на допросе не утвердился, приказал ещё спросить торгующих на той ярманке московских купцов: подлинно ли я купец?
Чего ради подьячий для показанья к тем купцам меня водил, и по знакомству торгующий в питейном погребу подьячего уверил: что подлинно я московской купец. Пили у него при том разные напитки, от чего сделались пьяны, и обратно в канцелярию пошли, объявили о том сыщику Редькину, от коего приказано было дать мне пашпорт.
Которой я на два года получив, пошёл в город Нижний в ряды, где ухватили меня три человека драгун за ворот, называя беглым. Я хотя отговаривался и казал данной мне из канцелярии сыщика Редькина пашпорт, однако повели они меня к себе. Я не знал, как от них отбыть; усмотря же у одного двора стоящую с водой кадку, вырвавшись у них, ступил на оную, перескочил через забор на тот двор, а с того двора в сад, прибежал на Сокол-гору к Ильинской решотке к своим товарищам. И говорил им:
спасибо Петру,
что сберег сестру, —
иначе, что ушёл цел.
Сели в кибитки, которые были для отъезду приготовлены, приехали в Москву.
22
По приезде пошли в Нижние Садовники, взошли в пустую избу; дождавшись ночи, сделали в той избе из бумаги оконницу. А как настало утро, то стали камень о камень тереть, будто что мелем. Камчатка насыпал голову мукою в знак калачника и, высунув из окошка голову, кликнул с продаваемым мясом мужика, — которое, сторговав, велел подавать в окошко. Мы, взяв говядину, из той избы ушли.
А мужик стоял под окном долгое время, ожидал за проданное мясо денег; и, усмотрев, что никого в избе нет, рассуждал с прохожими: люди ль то были или дьяволы с ним говорили и говядины лишили.
23
После того несколько спустя времени пришли в Греческой монастырь на Никольской в келью грека Зефира, которой на тот
