Книга Карантин - Вероника Батхен

орущий до полуночи телевизор и окурки на пол. Хорошо хоть в последний год мама научилась прятаться от людей во время запоя. Ворочая грузное тело, снимая обувь с отекших ног, Костя надеялся: ещё немного – и станет лучше. Мама снова повеселеет, заплетет в косы длинные волосы, наденет синее платье с цветами, которое ей так идет, поставит тесто, чтобы напечь пирожков с капустой…  Обойдется без полиции, протокола и гнусных теток, обшаривающих квартиру по периметру, задающих гадостные вопросы, без их сладких улыбок и холодных, как дохлые рыбы глаз. Больше всего на свете, Костя боялся снова попасть в приют.

- Эй, парень, подсоби! Худо мне, – хриплый одышливый голос раздался откуда-то снизу.

Вздрогнув, Костя всмотрелся в заросли.

Незнакомый мужик сидел на траве подле развесистой яблони, седоватые длинные волосы свисали по обе стороны лица, большой живот вздрагивал. Чумной!  Костя попятился, придерживая Мухтара.

- Вишь, парень, прихватило – ни встать, ни сесть, ни в телефон позвонить. Битый час здесь корячусь, как баба на сносях. А поможешь до дому добраться – голубя… голубя подарю, белого турмана, ни у кого в городе таких нет! – мужик закашлялся, брызгая слюной.

- Простите, дяденька, я спешу, - вежливо сказал Костя.  – Может вам врача вызвать?

- Вызывай не вызывай, все одно дорога в рай, - зло рассмеялся мужик. – Пока досюда «скорая» доедет, и помереть недолго. А если б твой батька здесь валялся – тоже бы бросил? 

- Бросил бы, - твердо ответил Костя. – Он нас с мамкой вышвырнул как котят. 

Мужик не ответил – кашель снова скрутил его, уронил лицом в землю. Костя всмотрелся в беспомощное тело и вдруг ощутил острую жалость. 

- Давайте я к вам домой сбегаю, на помощь позову! 

- Нету там никого, парень. Старуха моя у дочки с вну… внуками лялькается. А сын чистюля как ты, парень, в городе живет в новом доме и плевать на батьку хотел. И ты плюй, вали по своим делам. Чай, не помру.

Помрет. И я помру, если к нему подойду.

- Держитесь за меня, дяденька, - Костя отстегнул Мухтара, спрятал в карман поводок и подставил плечо. – Поднимайтесь! Вот так, медленно, хорошо. Получилось!

Триста метров до Щебетовского переулка они брели полчаса. Мужик цеплялся за плечи холодными пальцами, еле передвигал ноги, задыхался, то и дело просился передохнуть. Он был невообразимо тяжелым и грузным - если б Костя не наловчился ворочать мать, то не сдюжил бы. Последние шаги – на пригорок, к обшарпанному забору дались особенно трудно. Но Костя сдюжил. Мужик тяжело плюхнулся на деревянную скамейку в палисаднике, рванул ворот рубашки.

- Слышь, парень, беги в дом. В буфете, в среднем ящике лекарства. Ищи ингалятор, баллончик понял? 

Костя толкнул облезлую, рассохшуюся дверь. В скрипучем ящике стола среди початых упаковок, коробочек и связок лекарственных трав лежал баллончик с синей замысловатой надписью. С трудом сорвав колпачок, мужик прыснул себе в рот из баллончика, сделал несколько глубоких вдохов и замер с ладонью на груди. Костя ждал. 

- Уфф… легчает, сейчас отпустит. Обошлось. Я, дурень старый, поутру голубей проведать собрался, а лекарства забыл. Вот спасибо! 

Цепляясь за спинку скамейки, мужик поднялся. Двигался он все ещё неуклюже, но на умирающего больше не походил. 

- Годи, парень, я сейчас!

В доме загромыхала посуда, что-то звякнуло, что-то хлопнуло. Довольный мужик вернулся с большой, пахнущей супом костью.

- Твоему дружку! Чую ведь, пока пса не покормишь, сам и куска не проглотишь. Голодный?

- Нет, - помотал головой Костя. – Я и правда спешу.

- Не спеши, а то успеешь! Лады, парень. Как доспешишься, заходь. Турмана тебе выберу, крепкого, верного. Любишь птиц-то?

- Угу…

Дожидаясь, пока Мухтар расправится с неожиданным завтраком, Костя достал телефон.

- Ало! Дорош, вы где? Как у вас, чисто? У меня тоже, только отстал немного. Звякнешь Ромке, чтобы чутка подождал? Эй, что случилось? Слышу! Бегу!!!

Глава 13. Стычка

Страшная старуха не успела уйти далеко. Притаившись за воротами дома «Элеон», Яна видела: она спускается по шаткой лесенке, бродит по гостиничному садику, гладит белые розы, напевает незнакомую песенку на чужом языке. С последней встречи старуха погрузнела и раздалась вширь, богатое платье испещрили прорехи, рыжие волосы отросли почти до земли. Морщинистое лицо сияло сытостью и довольством, алые пятна на щеках выглядели румянцем, золотые кольца впились в распухшие пальцы, корона венчала лоб. 

На втором этаже ухоженного домика кто-то стонал и плакал. На газоне, лицом в траву лежала полная женщина в домашнем халате и мягких тапочках – то ли мертвая, то ли без сознания. Яна видела, как деловитые муравьи ползали по белым ногам. Боюсь, боюсь, боюсь! 

Словно почувствовав взгляд девочки, старуха обернулась. Медленным движением облизала потрескавшиеся губы, сорвала белую розу и прицепила себе на грудь, оттеняя язвы на коже. И, пританцовывая, направилась к воротам, туда, где ждала новая, трепещущая добыча. 

Завороженная Яна не могла двинуться с места. Онемелые пальцы никак не могли чиркнуть колесиком зажигалки – раз, два, три – заело, заклинило намертво. Бесполезный факел полетел вперед, запутался в подоле платья старухи и упал наземь. Ноги приросли к земле, бежать Яна даже и не пыталась. Ей показалось, что в ноздри уже вползает сладковатый, одуряющий запах тления, петля удушья охватывает шею, кипящая кровь обжигает изнутри жилы. Все кончилось, выхода нет, остается лишь покориться судьбе, лечь на землю и стать землей…

- Янка! Янка, ложись! Стреляю! – раздался многоголосый крик. Одноклассники мчались по переулку изо всех сил, Ромка на ходу вытаскивал пистолет.

Старуха расхохоталась, раскинула длинные руки, взмахнула широкими рукавами, словно собираясь обнять детей. Сумрак сгустился посреди бела дня, стылый ветер взметнулся, закрутив вихрем сухие листья. Рыжий пес взвыл и уперся всеми четырьмя лапами, удерживая хозяина. Выстрел ушел «в молоко». Яна присела от грохота, рюкзачок съехал с плеча. Бензин! 

Струя желтой, едко пахнущей жидкости выплеснулась вперед – так брызгаются детишки на пляже, набрав в бутылки соленую воду. Перед платья и волосы моментально промокли, темные пятна поползли по юбке к подолу. Удивленная старуха поднесла ладони к лицу, понюхала воздух, на раскрасневшемся лице читалось недоумение. Брезгливо подняв подол, она остановилась, беззвучно зашевелила губами. Послышался согласный топот сотен когтистых лапок. Но крысы не успели.

Ромка выстрелил ещё раз, целя в бензиновую лужицу на асфальте, и тотчас полыхнуло. Повалил дым, раздался вопль страха. Дети остановились, не смея надеяться – неужели