мешают высокие заработки, напротив, весьма греют душу. У Бальзака есть прелестное и очень верное выражение: «Деньги нужны для того, чтобы без них обходиться». Могу добавить: умение их делать ничуть не вредит таланту, если, конечно, талант не приносится в жертву деньгам, а сопутствует им.
Снять нечто вроде ремейка немой картины с Тедой Барой в заглавной роли собирались за каких-то пятнадцать недель. Меня это вполне устраивало, но… В жизни этих самых «но» куда больше, чем всего остального. Мы снимали фильм два года!
Общеизвестно, что на этом фильме студия «20 век Фокс» практически разорилась, а Элизабет Тейлор обогатилась. Все так, но это не главное. Для меня не главное.
Я встретила Ричарда Бартона и пропала, во всех отношениях пропала.
Я уже говорила, что знала, что должна быть с Ричардом. Знала, что это неправильно по отношению к другим, к Эдди, к жене Ричарда Сибилл, что это жестоко, что самого Ричарда еще нужно заставить решиться на такое, но знала, что это будет.
Началась моя новая жизнь – жизнь с Ричардом. Это так, потому что я с ним даже тогда, когда он без меня. Даже сейчас, когда его уже нет на Земле, я все равно мысленно с ним. И с момента нашей встречи на съемках «Клеопатры» была всегда, каждую минуту, каждый миг. Когда мы ругались и мирились, когда женились и разводились, когда я болела или он мне изменял, даже когда бросала и уезжала сама, когда была замужем за другими, я все равно была с Ричардом.
Пожалуй, моя жизнь делится именно так: на две части – до Ричарда и с ним.
Эдди не смог удержать меня, смог бы только Майк Тодд, но его уже не было рядом. Иногда мне приходила крамольная мысль, что это сам Майк вернулся ко мне в образе Ричарда, хотя они мало чем похожи…
«Клеопатра» для Тейлор и Бартона
Этот фильм обрел мировую известность, но не количеством полученных «Оскаров», не рекордными кассовыми сборами или битком набитыми кинозалами, а статусом самого дорогого фильма и нашим с Ричардом Бартоном романом.
Студия «20 век Фокс» словно нарочно сделала все, чтобы мы встретились и влюбились. Всесильный Занук поручил продюсировать фильм Вагнеру, а тот сначала выбрал режиссером Рубена Мамуляна, позже замененного на Манкевича. Проблемы на съемках были с первого дня до последнего.
Съемки «Клеопатры» стали примером того, как не надо делать кино. Занук, Вагнер и Манкевич поступили глупо, не запатентовав все промахи «Клеопатры», потому что их можно было бы внести в учебники для кинематографистов и серьезно поправить финансовые дела. Жаль, что я не сообразила это в свое время.
Фильм начали снимать, практически ничего не продумав, сказалась уверенность Занука, что в Голливуде сойдет все. В Голливуде. может, и сошло бы, получилось барахло или пошлая поделка, и ладно. Но если Мамулян был согласен быстро что-то слепить на тему Древнего Египта, главное, чтобы статистов побольше и декорации масштабней, то Манкевич заниматься третьесортной поделкой не желал. После переезда в Европу начались проблемы. Где нужно снимать Рим, как не в Риме? Но там проходили Олимпийские игры (меня не подводит память?).
Какой глупец решил заменить Рим Лондоном, а не Мадридом или Флоренцией, например, не знаю. Уже не помню с какой стати (не иначе после вечеринки) Скурасу с Вагнером пришло в голову снимать Египет в Лондоне да еще и осенью. Чтобы не тащить тяжеленные, огромные декорации в Европу, их в Голливуде уничтожили (сейчас научились этого не делать, приберегая для следующих фильмов, так удобней), а на студии «Пайнвуд» построили заново. Осень в Англии не похожа на летний Египет абсолютно, это и дураку ясно. Хмурое, серое небо, морось, а потом и просто пар изо рта у людей и лошадей… Красота, а не Египет.
Я Лондон люблю, но трудно делать вид, что умираешь от жары, дрожа на холодном, осеннем ветру в тоненьком платье. Трудность создать впечатление убийственного пекла в стылый, осенний день – это еще полбеды, актеры могут играть жару на снегу или мороз в тропиках, было бы что играть. Но не простывать мы не могли. Началось чихание, бронхиты, а у меня и пневмонии.
Когда Вагнер попробовал укорить меня простудами, я встала, сбросила пальто, в которое куталась, и протянула ему, оставшись в полупрозрачной тунике, едва прикрывавшей грудь и ноги:
– Возьмите!
– Зачем? – Вагнер уже понимал, что сейчас что-то будет.
– Возьмите и держите так, чтобы на меня не дул ледяной ветер и не летели брызги холодного дождя! Если вам это удастся, клятвенно обещаю, что не стану покрываться синей кожей с пупырышками, дрожать на ветру, как тонкий листок, и кашлять тоже не буду. Да, хорошо бы и свое пальто снять, оставшись в одной тонкой рубашке без рукавов.
Вагнер швырнул мою одежду и бросился прочь. Но это действительно было невыносимо, мы мерзли и чихали всей группой, болела не одна я, но я больше всех.
Снять успели всего несколько кадров, когда я подхватила спинальный менингит. Для тех, кто не болел такой гадостью (и пусть не болеет!), коротенькая справка: это воспаление оболочек мозга (в данном случае спинного) из-за инфекции. Невыносимая головная боль, боль в спине, рвота, невозможность смотреть на свет и явная угроза жизни вообще. Большие дозы антибиотиков помогли снять воспаление, но ни о какой работе не могло идти речи. Оставив группу скучать в Лондоне, я отправилась в Калифорнию на реабилитацию.
Дело застопорилось не только из-за моего отсутствия, снимать в Англии зимой можно только зимние европейские пейзажи, никакие декорации не могли скрыть пар, валивший из лошадиных ноздрей, а приказы режиссера – заставить солнце выглянуть из-за туч. Съемки остановили до весны в робкой надежде, что она будет теплой и позволит снять африканскую жару уже в апреле. Всю зиму декорации под навесами гнили и разваливались. Вагнер и Мамулян рвали на себе волосы, но исправить ничего не могли.
Весной легче не стало. Холодно, промозгло, а на нас легкие летние наряды, во время съемок то и дело раздавалось звонкое «апчхи!». Но если кто-то просто чихал, то я тут же заболела очередной пневмонией. Мне бы сразу лечь в постель и вызвать врача, но помня о и без того затянувшихся съемках, я пыталась работать. Получилось недолго.
Все вдруг поплыло перед глазами, очнулась я на госпитальной кровати, вся обвешанная какими-то трубками. Дышать тяжело и как-то необычно болело горло. Эдди метнулся ко мне:
– Только молчи,
