на вазу, на бочку с таким огромным букетом, на котором я легко могла бы поместиться, если бы свернулась клубком. Белые роскошные розы в бутоне с зелеными прожилками.
Великолепно. Просто великолепно!
Замечаю торчащий между бутонами прямоугольник картона. Визитка.
Тяну за кончик и вижу размашистую надпись: «Давид Данилевский».
А это еще кто такой?
Глава 8
Мы с мамой не обсуждаем предложение неизвестного Данилевского, хотя я вижу, как ей хочется. Но я уже дала Азату однозначный ответ, и повторяться смысла нет никакого.
Он предпринимает попытку еще раз со мной поговорить. Точнее, уговорить.
— Подумай, Марта, как дочери советую. Давид из древнего княжеского рода, он очень богат, он…
— Скажите еще, что он живет в замке, — ехидно перебиваю я, но отчим неожиданно серьезно кивает.
— Да, это так, Данилевский живет в замке. Его мать из Тугановых, а отец твой соотечественник. Он был известным коллекционером, у Данилевских одна из лучших коллекций драгоценных камней.
Какая жалость, но мимо. К драгоценным камням я абсолютно равнодушна.
— А Давид что? Мажор-аристократ, прожигающий отцовские деньги? — не удерживаюсь, чтобы снова не съязвить.
— Давид Давидович коллекционирует рукописи, — отвечает отчим с заметной почтительностью. — Он очень разносторонняя личность.
Я с большим уважением отношусь к людям, которые чем-то увлечены, пускай даже коллекционированием фантиков от конфет. Как я в детстве. Но это сомнительный повод выходить замуж. Еще и в замок. Кстати!
— Кстати, — поворачиваюсь к отчиму, — сколько лет этому вашему Данилевскому?
— Тридцать пять.
— Сколько? — округляю я глаза. — Он точно хочет на мне жениться, а не удочерить?
— Что у тебя за язык, Марта! — закатывает глаза Азат. — Нельзя быть настолько непочтительной. Тебе не мешало бы научиться его хоть немного придерживать.
А вот здесь обидно, потому что я вот только сдержалась и не уточнила, что Давиду Давидовичу больше подошла бы моя мама. Ей недавно исполнилось тридцать восемь.
— Вы сказали, что отец Данилевского был коллекционером. С ним что-то случилось?
— Да, он умер пятнадцать лет назад.
Давиду было двадцать, когда он потерял отца. Как мне сейчас. И это единственное, что нас хоть как-то объединяет. Я искренне сочувствую незнакомому Данилевскому, но опять же, этого чувства катастрофически мало, чтобы дать согласие на брак. И Азат ясно читает это в моих глазах.
Из кабинета отчима ухожу собирать вещи. Послезавтра самолет и новая жизнь. Пусть сложная и безденежная, зато моя собственная.
Братьям пока не говорю, что уезжаю, но они словно чувствуют — висят на мне все втроем гроздью. Даже малыш Ирбек, хоть он у нас настоящий мамин «хвостик».
У мальчиков разница в два года: Азамату семь, Зауру пять, Ирбеку три. Старший Азамат ходит в школу. Он учит три языка, занимается плаванием и его очень хвалят учителя. И когда я думаю, что скоро всего этого у них не будет, в груди сворачивается тугая пружина.
Старательно гоню от себя мысли о предательстве, это неправильно — приносить себя в жертву в угоду мужскому честолюбию.
Но когда братья отталкивают друг друга, чтобы обнять свою «Мартусю», к горлу подступает ком. Они услышали, что меня так называет мама, и тоже стали так называть. Еще и сегодня как назло косяком идут покупатели смотреть дом.
Мама не выходит из спальни, Азат ходит мрачный как туча. А я чувствую себя дном.
Днищем.
Может, мне попросить маму свести меня с Данбековым? Или с Данилевским? Я попрошу у них деньги в долг, или объяснюсь. Ведь не может быть такого, что нет никакого выхода.
Но Азат отказывается категорически. Странные у меня женихи, такое ощущение, что это я их добиваюсь. Какие-то две неприступные крепости, а не женихи.
Иду в спальню к маме и слышу из ванной характерные звуки вперемешку со всхлипами. Стучу и, не дожидаясь разрешения, врываюсь в ванную.
Мама стоит, свесившись над умывальником, одной рукой упирается в стену.
— Мама, тебе плохо?
Она быстро умывает лицо, оборачивается, и меня как простреливает.
— Ты беременная?
Прижимаю ладони к щекам и прислоняюсь спиной к стене.
— Мартуся… Я не хотела тебе говорить, — мама виновато смотрит, и в ее глазах я вижу для себя приговор, — но отец так хочет девочку. И это ничего не меняет, ты ничего не должна…
— Это все меняет, мама, — говорю глухо, отталкиваясь от стенки, — все.
Иду, не чувствуя ног, к себе в комнату и там обнаруживаю роскошный букет орхидей. Вчера были гортензии. Что ж, наш престарелый коллекционер хотя бы эстет.
Замечаю вместо визитки небольшой конверт. С любопытством тяну, открываю… И в растерянности сажусь прямо на пол.
У меня в руке цепочка с кулоном в виде сердечка, белое золото с бриллиантовой крошкой. Подарок папы, который я отдала этой маленькой выдре Мадине, чтобы она меня освободила.
Медленно перекатываю кулон на ладони, наблюдая, как играют солнечные блики на алмазных осколках. Затем надеваю цепочку на шею и встаю с пола. В кабинет к отчиму не врываюсь, а вежливо стучусь — он там торгуется с потенциальными покупателями.
— Азат, — говорю, входя в кабинет, — отменяйте смотрины. Дом не продается.
На меня устремляются несколько пар недовольных мужских глаз, включая самого отчима. Но меня это не волнует. Пускай терпит. Что имеем, как говорится, то имеем.
— Марта?.. — Азат поджимает губы, но я вижу, что у него даже дыхание перехватывает. И утвердительно киваю.
— Да. Я согласна.
Глава 8-1
Со свадьбой решили не затягивать. Я попросила передать свои пожелания, поскольку этот старпер — мой жених — так и не соизволил ни разу со мной встретиться.
Ну и ладно, не очень-то и хотелось.
Зато прислал своих юристов, они привезли мне на подпись брачный контракт. Надо было видеть их физиономии, когда я, не читая, захлопнула папку и сунула себе под мышку. А взамен им выдала длинный, написанный мелким почерком на двух листах формата А4 перечень требований к жениху.
— Я контракт с собой заберу, почитаю перед сном, — заявила обалдевшим юристам, — а вы передайте господину Данилевскому мой список. Чтобы и ему было что на ночь почитать.
Азат молчал, только моргал. И юристы моргали. А зря, по основам правоведения у меня тоже были самые высокие баллы. И я в самом деле прочитала документ от корки до корки.
Надо сказать, некоторые
